Отложив бумаги в сторону, сжимаю руки в замок и кладу их на стол. Делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. Это не мое дело. Мы давно уже друг другу чужие люди. Но почему мне тогда так хреново?!
— Добрый день, — вежливо поздоровавшись и сделав вид, что мы не знакомы, присаживается в кресло подальше от меня.
Я молчу. Впервые за годы ведения переговоров я не знаю, что сказать. Оправдываться, почему не явился на вокзал десять лет назад, считаю глупостью. Хотя до сих пор считаю, что она должна знать причину. Но что-то необъяснимое внутри меня упорно сопротивляется, не давая ей во всем признаваться.
Да и зачем ворошить прошлое, когда она счастлива в браке, я не знаю. Так же, как и не знаю, кто ее муж. Фрезен довольно распространенная фамилия в наших кругах. Но ни с одним из этих мужчин я не представляю Вику. Хотя есть один тип, чей образ мне непонятен до сих пор. Успешный бизнесмен, скрытный и тяжелый в общении мужчина. И жена его затворница. Хотя, может, не такая она и затворница? Хотя стоп! С чего я вообще начал думать, что Вика его жена?
— Здравствуй, Ви-и-ика, — цежу сквозь стиснутые зубы, злясь на себя еще больше. Какого хрена я творю? Словно она моя собственность, и я вправе разговаривать с ней в таком тоне? — Как дела?
— Оставим личное, я здесь сугубо по деловому вопросу, — подарив мне подобие улыбки, кладет на стол папку с проектом, который я самолично утвердил несколько дней назад.
Как я и говорил раньше, Вика — талант. Ее работа произвела на меня неизгладимое впечатление, и уже тогда, не зная, с кем собираюсь подписать контракт на крупную сумму, я готов был просить ее взяться за другой проект.
— Да, конечно, — киваю, усмехнувшись своей несдержанности. — По делу, значит…
— Ваша секретарша сообщила, что вас все устраивает. И любезно назначила встречу. — И это ее «секретарша» словно серпом по сердцу.
Крепче стискиваю пальцы в замок, прекрасно понимая ее намек. Узнала. Узнала в моей секретарше бывшую одноклассницу. Интересно, что она успела надумать? Надеюсь не то, что я с ней сплю? Хотя у той только такие мысли в голове и крутятся, но, увы, я не могу ее уволить. Где это видано, чтобы мать-одиночку оставляли без хлеба.
— У вас есть замечания относительно работы моей команды?
И снова интонационно выделяет последнее слово, давая понять, что она не так проста, как раньше. Соглашаюсь, не произнося ни слова. Как ни странно, я ею горжусь. Она действительно сделала нереальные вещи и заслуживает уважения.
— Все в порядке. Договор подпишем на следующей неделе, — смотрю на дверь, давая понять, что она свободна.
Слишком много ее стало. За каких-то полчаса, что показались вечностью, я надышался ею вдоволь. Легкий цветочный аромат до сих пор благоухает в кабинете. Она до сих пор его не сменила…
Устало прикрыв веки, погружаюсь в прошлое. В тот день, когда все изменилось.
Воспоминание десятилетней давности
Тело ломит. Чувство, что по мне проехались асфальтоукладчиком и тщательно так утрамбовали. Шевелиться нет сил, да и больно ужасно. Кое-как разлепив веки, которые, кажется, находились под тяжестью свинцовых мешков, жмурюсь. Яркий свет бьет прямо в больные глаза, безжалостно вызывая адскую головную боль. Полежав немного, заставляю себя успокоиться и прислушаться к окружению.
Оно чужое, понимаю спустя минуту.
Назойливое пиканье приборов заставляет напрячь память и попытаться вспомнить, как я вообще здесь оказался. Чтобы понять, что это больничная койка, много ума не надо.
И тут одну за другой память усердно подбрасывает картинки произошедшего.
Поставив кружку недопитого кофе на кухонный подоконник, я схватил спортивную сумку и, прыгая через несколько ступеней, вылетел на улицу к ожидающему такси.
Время шло, движение стояло. Я был на нервах, меня трясло, как никогда раньше. Страх, что опоздаю на поезд, не хотел меня покидать. И тогда я решил рискнуть. Заплатил таксисту, чтобы он прибавил скорость и постарался срезать маршрут.
Он срезал. Срезал маршрут и мою жизнь.
Я не доехал… не увидел ее тогда.
Яркий свет фар ослепил. Удар пришелся аккурат на мою сторону. Пассажирское заднее сиденье. Привкус крови во рту, головокружение и темнота, поглощающая сознание, дали понять, что на этом сказка закончилась…
От воспоминания, въевшегося под кожу, сердце начинает отбивать сумасшедший ритм. А душа против воли рваться к Вике, словно она мой маяк в бушующем океане тревоги
— Ви-и-ка, — шепчу сухими губам, чувствуя, как скребет горло.
Больно. Как же мне больно и дико хочется пить. В горле похлеще, чем в пустыне Сахара в засуху.
— Тише, тише, — доносится откуда со стороны тихий голос мамы.
Слабо сжимая простыню кулаками, заставляю себя на нее взглянуть. Медленно разлепив веки, поворачиваю голову в ту сторону, где ранее слышал до боли родной и любимый голос.
Она постарела. В волосах появились седые пряди, которые она не пытается спрятать. Около красивых глаз, насыщенно зеленый цвет которых угас, появились лягушачьи лапки. Морщины. Они усыпали ее лицо в один миг.
— Ч-то… Ч-что, — пытаюсь подобрать слова, сказать хоть слово, но горло сдавливает необъяснимая боль и язык отказывается слушаться. Словно я разучился говорить.
— Ты попал в аварию, Женечка, — сжав мой кулак, тихо всхлипывая, произносит мама. Легкое касание ее руки, невесомые поглаживая придают мне сил продолжать разговор. Мне есть, что сказать. И есть, что узнать.
— К-как д-долго? — интересуюсь, заикаясь.
Мама виновато отводит взгляд в сторону, наводя на меня еще больший страх. Рукавом кофты стирает с лица горькие слезы, а после обнимает себя за плечи. Вперед, назад. Влево, вправо. Она качается из стороны в сторону и смотрит на меня, не моргая, словно не веря, что вот он я. Перед ней.
— Четыре месяца назад.
Звучит как приговор.
— Что-о-о? — шиплю сквозь боль во всем теле.
Твою же ма… Нет, нельзя так. Когда мама сидит рядом и чуть ли пылинки с тебя не сдувает. Но Вика? Она же, скорее всего, ничего не знает о случившемся и думает, что я ее бросил. Иначе она бы была бы здесь, со мной. Занимала место мамы и никого ко мне бы не подпускала. Сторожила бы, как цербер, мой покой.
Но ее нет рядом, а значит…
— Вика, — шепчу, смотря на маму, не моргая. Я знаю, она поймет.
— Она уехала, — всхлипнув, снова вытирает слезы рукавом кофты и отворачивается к окну.
А я не верю, что она взяла и уехала. Либо не знает о случившемся, либо…
— Не могла, — прикрываю веки, проклиная все на свете.
— Ты был в коме. Врачи в один голос твердили, что шансов ничтожно мало. Прости нас, пожалуйста, но мы с отцом решили сказать, что ты просто уехал. Она молода, Жень. Если что не так… ее бы это убило. И нас тоже… Пойми, — плача навзрыд, извиняется мама, пытаясь спрятать свой страх в глазах. — Прости, прости нас, сын. Мы найдем ее. Вернем. Слышишь?
— Все хорошо, мама, — беру ее руку и, что есть сил, сжимаю. — Я знаю, где ее искать.
Вру! Ни хрена я не знаю…
Из воспоминаний вырывает голос секретарши:
— Жень, я могу уйти пораньше? Хочу побыть с сыном.
— Да, конечно.
Я так и не нашел ее десять лет назад.
Квартира, в которой она жила с родителями, оказалась продана за бесценок. Ее купил внук бабы Клавы, главной сплетнице в подъезде, да и во дворе в целом. Но и она ничего вразумительного не смогла мне тогда сказать. Мне понадобился целый год, чтобы вновь собраться и рискнуть испытать удачу.
В университете, в который мы собирались поступать вместе, девушки с таким именем не оказалось. И даже больше — она никогда сюда не поступала. Паника… она охватила меня моментально. Внушила страх потери и убила надежду на будущее с ней. С любимой девушкой.
Тогда я пообещал себе найти ее, чего бы это ни стоило. На это ушли годы кропотливой работы. Но когда нашел, оказалось слишком поздно. Я опаздал…
День, когда я узнал, где она, превратил все мои мечты в прах.
