на прощание своей рыжей гривой, уцокала в сторону операторской.
— Вы тут что, голодаете? — изумилась Кэт, отступая от надвигающейся толпы всклокоченных мужиков.
— Голодаем, пропадаем, помира-а-аем, — дурашливо затянул Ноа, к скулежу которого тут же присоединился Фино. А остальные часто-часто закивали головами.
— Вы хотите, чтобы я вам приготовила мясо?
— Алилуйя!!!
— Бог есть!
— И этот бог, вернее, богиня, — Кэтрин, что умеет готовить мясо.
— Да погодите вы, у меня же его нету здесь. Это же надо поехать купить…
— Я отвезу, — протиснулся я сквозь плотный строй «голодающих» придурков. А то знаю я их. Нашли дурака.
Хера с два я вам уступлю свое освященное брачными узами — ладно-ладно, будущими брачными узами право первым пожрать мясо, которое приготовит моя женщина! А перед этим уступлю право отвезти ее куда надо, привезти откуда надо, и вообще прокатить ее с ветерком куда, как и сколько раз она захочет.
Но сперва я должен в спокойной обстановке объяснить этой змеюке наши правила.
— Что ты сказал? — неверяще обернулась на меня Кэтрин в машине, когда мы отъехали от гаража.
— Я сказал, чтобы ты не смела флиртовать с братьями. И с техперсоналом. У нас так не принято, — сказал и аж возгордился собой. Могу ведь, если захочу.
— Ты вообще, что ли, озабоченный на всю голову? С чего ты взял, что я флиртовала с твоим братом?
— С того, что я сам слышал про горячее и тяжелое в твоем рту… э-э-э… руках. И видел, как ты изгибалась перед ним.
— И как же? — Опять она глазищами своими неоново-голубыми полыхает.
— Как… как стриптизерша на пилоне.
— А ты, значит, прекрасно знаешь, как изгибаются стриптизерши на пилоне? Любитель клубешников, да?
Ну, не без того, конечно. Я ж мужик, мне можно.
— Козлина ты беспринципная, а не мужик!
А я что, вслух это сказал?
Ну и… понеслось.
— И вообще, все вы такие! — щурилась она на меня злобно.
— Кто это все? Ты меня со всеми не равняй!
— Ой, ну да, конечно! Каждая членоносная особь в этом мире мнит себя мало того, что совершенно эксклюзивным чудом, так еще и всенепременно умнее и достойнее любой женщины! — закатила она наглые зенки.
Вот доведешь же меня до греха!
— Когда это я такое сказал?
— Тебе процитировать? «Я же мужик, мне можно». Вам же все можно, да? И вы всего заслуживаете просто по умолчанию, потому что повезло с пипиской и колоколами уродиться?
Хм… может, у кого и пиписка, а кому-то и почти шланг садовый достался. Ладно-ладно, я чуть привираю. Но только чуть, ага.
— Да при чем тут это?
— Да при всем!
— Конкретно!
— Да пошел ты! Бесишь меня. И ты, и все мужики. Вот с хера одни пашут годами, как чертовы пони в шахте, а все равно никогда не будут достаточно хороши, только потому что родились с сиськами?
— Кэтрин? У тебя что-то случилось?
Фиг знает, зачем и спросил. Просто почудилось мне что-то в ее словах… Такое, за что кому-то точно надо врезать. Вот прям реально надо, потому что за дело, а не дурь какая-то, как сегодня с Раулем.
— Ты, ты у меня случился!
— А, то есть я опять в чем-то виноват? Интересно в чем? И при чем тут твои сиськи? Лично я в них вижу одно сплошное достоинство. То есть два.
— Салливан! — чуть не завизжала она, треснув меня по плечу. — Да что же ты такой!..
В общем, собачились мы с ней самозабвенно до самого магазина. Хорошо, что хотя бы в машине не установили камеры. Я ей слово — она мне десять. Я ей про правила и наши контракты, а она мне про мой кобелизм. Да сдался он ей, кобелизм этот. Мне под тридцатник, я что, евнухом конченым должен был ходить до встречи с ней — единственной и неповторимой?
— А с хера ли тогда я должна была монашкой ходить в таком случае? Забыл, что у нас свободная страна и что у мужчин и женщин равные права?
Да не забыл я! Я ей что, голосовать за республиканцев запрещаю?
— И заруби себе на носу, ковбой, это на людях и под камерами мы с тобой как те гребаные тушканчики жить друг без друга не можем…
— Степные пеструшки, — припомнил я название. Заехав задним колесом на невысокий бордюр, я выругался и заглушил двигатель.
— Плевать на них! — рявкнула зажигалка и шарахнула дверью. И тут же растянула губы в приветливой улыбке какому-то хмырю с тележкой, набитой продуктами, которой этот лупоглазый, со свернутой в ее сторону шеей чуть не чирканул борт пикапа. — Милый, ты долго?
То есть для чужих ушей вот так проворковать она может, а сказать то же самое тем же тоном лично мне взападло?
— Иду, любимая. Только застегну… кое-что… после твоих шаловливых ручек.
Получай, зараза.
Как она не взорвалась прямо на парковке, а потом все время, пока мы блуждали по бесконечным рядам супермаркета, уж и не знаю. В мясном ряду она вроде как немного успокоилась и перестала обращать на меня внимание, сердито хмурясь при осмотре очередного куска мяса. Вот спрашивается, чего там особо выбирать? Бери кусман побольше и погнали. Так нет же. Это слишком темное. Это слишком постное. Это недостаточно выдержанное, а у этого жир желтый. Она принюхивалась, приглядывалась, ворочала эти куски, а я стоял как дурак и представлял ее на кухне, в кружевном передничке на голое тело и в туфлях на шпильках, накладывающей мне на тарелку огромные стейки… Да черт с ними, со стейками, если она все так же вкусно готовит, как тот сэндвич, что мне удалось урвать, то употреблю что угодно. А ее оставлю на десерт.
— Что ты сказала, сладкая?
— Милый, нам в овощной отдел.
— Нах… эм… зачем нам овощной? — изумился я.
— Потому что я так сказ… Любимый, к мясу я хочу приготовить салат «Нисуаз». А для него нужен шпинат и зеленая фасоль.
Она решила разорить меня на продуктах?
А я парень не жадный.
Ну, на деньги не жадный.
— И сливки тогда захвати. Пожирнее.
— Сливки? Для чего? — искренне удивилась голубоглазка.
— Слизать их хочу. С любимого десерта, — ухмыльнулся я и указал глазами на косящую на нас дамочку.
— Ах, точно, — оскалилась в «прибью-тебя» улыбке Кэтрин. — Я же обещала тебе на завтрак венские вафли с фруктами и взбитыми сливками. Ты у меня такой сладкоежка, пусик. Даже джинсы последнее время застегиваешь с трудом.
Они с трудом застегиваются из-за гребаного стояка в твоем присутствии, стерва языкастая!
