назначению?
Плачет. Её слёзы меня снова не трогают. Она понимает и бесконечно трёт щёки, чтобы избавиться от влаги.
— С тех пор всё изменилось, Гордей, — находит в себе силы говорить. — В лицее я была ещё подростком. Мне казалось, что так легче самоутвердиться. Казалось, это же круто, когда тебя желают лучшие.
— Да ни хрена не изменилось. Только ставки стали гораздо выше. И эти игры стали причинять настоящую боль. В том числе тому, кто установил правила. В данном случае откат прилетел в тебя. Я поеду. Моя миссия здесь выполнена. Даже с процентами.
— Нет, стой. Подожди, пожалуйста, — хватает меня за руку. — Дай мне шанс. Ты не пожалеешь, обещаю. У нас может получиться. С Ясей уже не получится. А со мной может. Я буду любить тебя. А потом, со временем, может и ты сможешь.
— Пока.
Отцепив её руку, быстро покидаю ресторан, сделав для себя несколько выводов:
Первое — она лжёт, что не знает про наркоту. Испугалась, когда я заговорил о больном ребёнке.
Второе — она ещё будет пытаться обратить на себя моё внимание. Если её чувства — правда, это только усугубляет ситуацию.
Я выполнил одно из условий отца. Выхожу. Пишу ему короткое сообщение:
«Извинился.
Согласен поиграть с тобой в бизнесмена, если ты не тронешь клуб и Ярославу.
Жениться на Соболевой не стану. Сдохну одиноким, но зато богатым. Прямо как ты когда-нибудь».
Прочитано.
Долго не отвечает. Я успеваю докурить и проехать половину пути до дома Ясиной бабушки. Гроза разошлась не на шутку. Хочу быть рядом с ней хотя бы на расстоянии. Моя малышка почувствует меня. Я знаю. И её ночь пройдёт спокойно.
Когда уже забиваю на ответ отца, он всё же приходит.
«Жестокий сын. Желать такое родному отцу на ночь глядя.
Я рад, что ты одумался. Приезжай утром ко мне в офис. Всё нормально обсудим.
Что касается Ангелины, вы без меня разберётесь. Я в ваши отношения лезть не стану. Если только ты сам не попросишь у своего умудрённого опытом старика совета. Спокойной ночи, сын. С возвращением в семью»
Ярослава
Трек к главе — «Не обнулиться»
PEGAS
Даже после самой тёмной ночи наступает рассвет, а после страшной грозы над городом поднимается солнце. Именно с таким настроением я проснулась сегодня, сжимая в ладони мобильник.
Распахнула занавески, открыла окно, впуская в комнату утреннюю свежесть.
— Уже встала? — удивлённо спрашивает бабушка.
— Доброе утро, — улыбаюсь ей, прячась в ванной.
Под гром и молнии у меня в груди родилось что-то новое. Оно ещё не оформилось, и я пока не понимаю, что именно ощущаю, но это, безусловно, приятное чувство на фоне всего пережитого за последние дни. Будто я спала, а сегодня раз и проснулась. Голова ясная. Боль никуда не делась. Её я тоже всё ещё чувствую. Но сквозь неё сегодня впервые прорвалось ощущение, что там, впереди, обязательно будет что-то хорошее. То, ради чего точно стоит жить и за что бороться.
После завтрака под внимательным взглядом бабушки собираюсь в университет.
— Ба, я сегодня к вечеру буду. Не теряй, — застёгиваю тонкие ремешки босоножек.
— Куда собралась? — подозрительно щурит глаза.
— Прогуляюсь, — подхватываю с пола рюкзачок.
— Одна? — продолжается допрос.
— Да. А с кем я должна быть? У Сони есть личная жизнь, — на этих словах тоска по моему собственному недавнему тихому счастью поднимает голову. — Она не может всё время проводить со мной. Всё будет хорошо, — целую родного человека в щёку. — Мне просто надо подумать, пока меня опять не накрыло.
Ещё раз чмокнув бабулю в щёку, выскакиваю в подъезд, сбегая от её беспокойного взгляда. Хорошее настроение очень шаткое и сомнительное. В него при каждом моём шаге подмешиваются чувство одиночества, острой нехватки рядом человека, которого разлюбить по щелчку не получается.
Выхожу на улицу, пытаясь проглотить собственное сердце, пульсирующее в горле. Машины нет. Ни той, что дежурила здесь в грозу, ни даже соседских. Все разъехались.
В ней точно был Гордей. Подозрение кольнуло сразу, но я отгоняла его, пока не получила сообщение. И засыпала я с полным ощущением его присутствия.
Не простила… Я пока совсем не представляю, возможно ли вообще хоть когда-нибудь простить то, что он с нами сделал. Но лгать себе не стану. Без него плохо. Без него я чувствую себя лишь частью целого. И что-то никак не даёт мне покоя. Множество несостыковок: слова, поведение, принципы, характер. Много-много деталей, которые ты знаешь наизусть. Мы ведь дружили. Я знала Калужского вне отношений. И сейчас, когда потихоньку, аккуратно начинаю возвращать себе способность мыслить, появляется множество вопросов. На них и собираюсь искать ответы.
Кто-то скажет, он тебя предал. Перешагни, забудь и живи дальше.
Да, предал. Да, мне безумно больно. Но даже для самой себя мне важно правильно сложить пазлы в общую картинку. Хотя бы для того, чтобы не зарыться в комплексах и постоянных сомнениях.
Отсидев лекции, выхожу на крыльцо нашего корпуса и … раздражённо выдыхаю.
Облокотившись бёдрами на свой мотоцикл, внизу у ступенек стоит Саркис. Улыбается, удерживая белыми зубами тёмно-зеленый стебель алой розы.
Вытаскивает цветок изо рта и сам поднимается ко мне.
— Извинение, — протягивает мне розу.
— За что? — не тороплюсь брать, с сомнением глядя на стебель с отметинами от его зубов.
— Напугал вчера. Возьми. Ну хочешь, я её салфеткой протру? Там нет моих слюней. Честно – честно, — хлопает тёмными ресницами.
— Да при чём тут это, — стараюсь не засмеяться. Очень уж он забавно сейчас выглядит со своими пикаперскими штучками. — Кис-кис, это лишнее. Ты сам говорил, что женщина тренера — табу, — напоминаю ему.
— Возьми цветочек. Ему без тебя грустно, — Кис строит тоскливую мордочку. — Смотри, даже лепестки скукожились, — обрывает пару подвявших бархатных пластинок с бутона.
— Хорошо, — сдаюсь и аккуратно забираю у него многострадальную розу.
— Ясь, тут такое дело, — изображает смущение.
Вот если бы я его не знала, могла бы поверить. Кис-кис считывает мой скептический настрой и перестаёт строить из себя пай-мальчика.
— Ходит слух, что вы с Гордым разбежались. И выходит, ты теперь не женщина тренера, а значит, запрет снимается. Пообедаешь со мной?
Его слова стреляют прямо туда, где больно, и я на несколько мгновений теряю возможность дышать.
