но почему-то я не чувствую угрозы.
Ну погремит немножко гром — и пройдет.
— Нет! — хлопает ладонью о стол он и повышает голос. — Не опасный! Что я не так сделал? Лар, ты мне скажи? Я дал ей все: ребенка, заботу, уютный дом, возможность не работать. Никогда не ограничивал ее траты! Хочешь — гуляй по магазинам, хочешь — занимайся только дочерью, хочешь — хоть каждый день мебель меняй! Разве не этого нужно любой женщине?
Я смотрю в свою чашку с остывающим чаем и думаю.
В самом деле?
— Понимаете, Александр, если б я была такой вот «любой» женщиной, которых вы выбираете, я бы вам обязательно сказала. Но, как вы помните, я замужем не была, с мужчинами не жила — и занималась другими интересными делами. Кроме магазинов, кухни, детей у женщин бывают иные интересы, представляете?
— Эта ваша работа… — он машет рукой в воздухе. — И есть ваши интересы? Вы бы предпочли ее вместо того, чтобы сидеть дома с ребенком?
— Безусловно.
— Вы бы предпочли каждый день ездить черте куда и общаться там с посторонними людьми вместо того, чтобы проводить время с Диной? — удивленно спросил он. — А если б в плюс к этому были магазины, наряды, обеспеченное будущее? И любящий муж?
— Думаю, с любящим мужем можно было бы договориться о компромиссах, — улыбаюсь я. — Но я, наверное, плохо приспособлена к женской жизни, как вы ее себе представляете. Может быть, и не я одна. Так что, стоило бы поговорить со Светланой об этом, узнать, чего она хочет.
Пристально смотревший на меня Александр кривится и с досадой роняет:
— При чем тут Светлана…
— Она ваша жена, — напоминаю я.
— Это ненадолго. Скоро суд.
Он отворачивается, берет свою чашку и выплескивает ее в раковину, так и не отпив ни глотка чая. Я придвигаю свою поближе и обнимаю ладонями, хоть она уже и остыла.
Сама допью.
— Вы будете настаивать, чтобы Дина осталась с вами? — снова задаю я вопрос, который, по-хорошему, меня не касается. Через пару месяцев я уйду из этой семьи.
— Да, — коротко роняет Александр.
— Понятно…
Он стоит на кухне, словно не зная, куда себя деть. Серая футболка обтягивает широкие плечи и бугрящиеся бицепсы, грудь вздымается от частого дыхания.
А на лице — усталость, раздражение и какая-то глубоко скрытая тоска, от которой сжимается сердце.
— Вы планируете встречу Дины с матерью? — задаю я вопрос, который волнует меня уже давно. Как они увидятся после всего, что случилось?
— Да. Но не раньше, чем Дина сама об этом попросит.
— Значит, пока не говорить ей про маму? — уточняю я.
— Нет.
— Понятно…
На кухне снова воцаряется тишина. Я легонько постукиваю ногтями по фарфору чашки, вижу, как Александр снова морщится, но не прекращаю.
— Ладно, — говорю, слезая с табурета. — Пойду я спать.
Я уже почти в коридоре, когда Александр окликает меня:
— Лара!
— Что? — оборачиваюсь к нему.
Он смотрит на меня, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки.
Хочет что-то сказать, но молчит.
Я жду.
Читаю на его лице решимость и сомнения, грусть и надежду, властность и нежность.
Противоречивый мужчина, который думает, что разобрался в жизни, но почему-то постоянно утыкается в непонятные ему препятствия, когда люди ведут себя не так, как он ожидает.
— Доброй ночи, Лара, — наконец говорит он.
— Доброй ночи, — откликаюсь я.
26
— Доброе утро, Лара, — приветствует меня Александр, открывая дверь, когда я приезжаю к девяти утра, наконец-то выспавшись в собственной постели.
У себя дома.
Где уже как-то пыльно и пахнет нежилым помещением, так редко я там появляюсь.
Да и ванна какая-то маленькая, по сравнению с роскошными джакузи у Александра. И соседи в панельке шумные. И вид из окна какой-то депрессивный.
Даже кухня жмет в бедрах.
— Доброе утро, Александр, — приветствую я его.
— Лара, сегодня меня не… — начинает он, и я закатываю глаза.
— Даже не пытайтесь! — прерываю я его. — Вы обещали предупреждать заранее. Нет, сегодня я не могу задержаться.
— Почему? — так возмущенно спрашивает Александр, что от неожиданности я хихикаю.
— Я сегодня иду в оперу, даже платье захватила, — я машу чехлом. — Что хотите делайте, но в половину седьмого я должна отсюда выйти.
— В Мариинку?
— В Михайловский.
— Так это же за углом! — почему-то радуется он. — Давайте что-нибудь придумаем!
— Давайте Роберта попросим зайти в гости, — предлагаю я. — Он давно собирался.
— Нет! — резко отзывается Александр.
— Дина будет не против, правда? — спрашиваю я ее, прилетевшую в прихожую, чтобы обнять меня двумя руками и больно ткнуться в живот, как она любит делать.
Та быстро-быстро кивает.
— Я буду против! — сдвигает брови ее отец.
— Вы не доверяете дочь собственному брату?
— Не дочь, — скривившись, буркает Александр, с напряженным выражением на лице листая что-то в телефоне. — Так. Ладно. Я сам вернусь пораньше. Во сколько ваша опера?
— В семь, — вздыхаю я, томимая недобрыми предчувствиями.
И как в воду гляжу.
В шесть я звоню напомнить, но телефон Александра недоступен. Во всех мессенджерах он был последний раз два часа назад, и даже в его офисе последний раз видели шефа в обед.
Я переодеваюсь в платье и отправляюсь краситься и укладывать волосы.
Дина помогает по мере сил — по ее мнению, мне никак нельзя идти без розового блеска с глиттером на губах.
Почему бы нет? Празднично разнообразит мой вечерний наряд.
Нет, я в курсе, что нынче в оперу можно хоть в спортивном костюме, но у меня не так уж много поводов надеть длинное платье и каблуки, чтобы я упускала еще один.
Серьги, кулон, туфли, клатч.
Половина седьмого.
Я нервно вышагиваю по квартире, стуча каблуками, Дина таскается со мной, волоча за собой зайца Ой.
Таким вот паровозиком мы шествуем к окну, выглядывая в сторону канала Грибоедова, потом обратно, к другому окну, выглядывая во двор в надежде увидеть знакомый «роллс-ройс», потом на кухню — выпить стакан воды.
Я бы уже позвонила Роберту вопреки недовольству Александра, но он уже не успеет.
Хотя…
Нажимаю на контакт, и именно в этот момент в двери поворачивается ключ.
Без пятнадцати!
Подхватываю клатч, накидываю на плечи палантин и…
Александр распахивает дверь, поднимает глаза — и замирает, занеся ногу над порогом.
Я уже готова на него наорать, ну или хотя бы ядовито фыркнуть пару раз, а потом срочно бежать в театр, но тоже замираю.
Потому что он смотрит на меня, как маленький мальчик на елку на Дворцовой площади. Распахнув глаза, в которых сияют отражения разноцветных огней и одной, самой большой звезды
