– Что – совсем?
Соня улыбнулась. Как все-таки отличалась его дневная точная речь от этой, ночной! Она не знала, какая из них нравится ей больше. Наверное, все-таки вот эта, искренняя в своей несвязности.
– Ну, совсем... не было со мной хорошо? – запинаясь, пояснил он.
Соня удивленно посмотрела на него. Почему он так решил?
И тут же она догадалась, почему!
– А у тебя это что... В первый раз? – почти так же сбивчиво, как Петя, спросила она.
Ее собственная сбивчивость происходила не от смущения, а лишь от изумления. Соня до сих пор не знала, сколько Пете лет, но что не двадцать и даже не двадцать пять, это точно. И что, получается, она его первая женщина?! Было от чего оторопеть. Но что причина его смущения именно в этом, она не сомневалась.
Петя молчал, отвернувшись. Соне стало стыдно.
«И зачем спросила? – подумала она. – Очень ему приятно в таком признаваться!»
– Я, конечно, пробовал, – наконец ответил Петя. Его голос звучал чуть слышно. – Еще в школе. И в институте потом. И на работе уже, с одной там у нас... И... – Он опять замолчал.
«И что?» – хотела спросить Соня.
Но не спросила.
– И каждый раз... В общем, не получалось. У них не получалось, потому что, наверное, я... В общем, конечно, не у них, а у меня не получалось...
Трудно было что-либо понять из его сбивчивых объяснений – что у кого не получалось, почему. Но Соня была уверена, что и не надо всего этого понимать.
– Глупости, – сказала она. – Все у тебя получилось. Нормально, как у всех.
Тут она сообразила, что и сама сморозила дикую глупость. Хорошенькая похвала мужчине – ты, мол, как все! Да и женщина, которая в постели вспоминает про «всех», хорошенькое производит впечатление.
Но, кажется, Петя этой глупости не заметил.
– Правда? – Он быстро повернулся к Соне и приподнял голову с подушки. – Ты правда думаешь, что дело не во мне?
– Правда, – улыбнулась Соня. – Мне, во всяком случае, понравилось. Вставай, будем чай пить. Ты, конечно, уже разогрелся, но горячее не помешает.
Петя с готовностью вскочил, натянул брюки; Соня и не заметила, когда он успел их снять.
– Ты на мою маму не обижайся, – сказал он, уже сидя за столом.
– Чего мне на нее обижаться? – пожала плечами Соня. – Она мне что, родственница?
– Я у нее единственный, воспитывала одна. С отцом они разошлись, еще когда мне два года было. Он художник. К себе в Калугу вернулся, я его, можно считать, и не видел. Женился, кажется.
– Он вам хотя бы помогал? – спросила Соня.
Вопрос об отце был для нее болезненным, и Петина простая история ее тронула.
– Нет. Они с мамой договорились: он на квартиру не претендует, она за это – на алименты. У меня и фамилия ее. Правда, класса до пятого его была – Федоров. Свою мама боялась давать. Это уж потом можно стало и даже модно.
– Чего боялась? – не поняла Соня. – Что стало можно?
– Дворянской фамилии боялась. То есть среди своих, конечно, не боялась, даже наоборот. Но гусей лучше было не дразнить. Никто ведь не думал, что советская власть когда-нибудь кончится. В общем, она надо мной до сих пор трясется. И чересчур ревностно относится... ко всему.
– Да ладно, – улыбнувшись, махнула рукой Соня. – Расслабься. Я на нее не в обиде.
«Мне-то до нее какое дело?» – подумала она при этом.
– Соня! – В голосе у Пети вдруг зазвучали какие-то странные интонации, одновременно торжественные и просительные. – Я хотел тебе сказать... То есть попросить... Вернее, предложить, чтобы ты... В общем, как ты смотришь на то, чтобы жить... у меня? То есть со мной.
Меньше всего Соня ожидала подобного заявления! После того, что она услышала в его квартире сегодня утром... После недвусмысленных намеков его мамаши на то, что ей следует знать свое место, да что там намеков – прямых указаний!
– Отрицательно я на это смотрю, – не раздумывая, отрезала она.
– Но почему, Соня? – горестно, даже со всхлипом выдохнул он.
– Потому, что кончается на «у». Ну не люблю я у кого-то жить, – чуть мягче объяснила Соня. – Да и не жила никогда. Я сама по себе привыкла.
– Если ты думаешь, что мама будет вмешиваться в наши отношения, то совершенно напрасно! – горячо проговорил Петя. – У меня отдельная комната, даже почти две комнаты, потому что альков и балкон. И к тому же мама все время или в универе, она там преподает, или у себя в кабинете. Она переводчица, дома работает, – зачем-то пояснил он, как будто Соня спрашивала, кем и где работает его мама.
– Не в этом дело. – Соня не сдержала улыбку, хотя вообще-то готова уже была рассердиться на Петю. Даже удивительно: как можно выучиться на адвоката, работать в серьезной фирме и быть таким наивным? Или на работе он совсем не такой? – Просто я не понимаю, зачем мне у тебя жить. Из общаги меня пока не гонят. От дома твоего недалеко, в случае чего доберешься.
Она ожидала, что Петя снова начнет бормотать какие-нибудь сбивчивые объяснения. Но, к ее удивлению, ничего подобного не произошло.
– Жить тебе у меня затем, что ты мне нужна, – сказал он. В его интонациях не было теперь ни тени сомнения, и слова звучали твердо. – И поэтому мне совершенно непонятно, для чего нам расставаться.
– Я тебе нужна?.. – медленно переспросила Соня. – А ты мне? Об этом ты не думал?
– Думал, – кивнул Петя. – И надеюсь, тоже стать тебе нужным.
Все-таки он не был тюфяком, как это казалось при первом, поверхностном общении. Было в нем что-то... Соня даже не знала, как это в точности назвать. Незыблемость, что ли?
– Нет, – сказала она. – Не хочу я у тебя жить, Петя. Ты уж не обижайся.
Соня проснулась оттого, что солнце коснулось ее губ. Прикосновение было такое осязаемое, как будто у солнца были не лучи, а теплые пальцы.
Так ей казалось в детстве. То есть и не казалось даже – тогда Соня была уверена, что у солнца вот именно пальцы. А иначе как бы ей удавалось чувствовать их сквозь сон?
Может быть, сегодня она почувствовала это прикосновение точно так же, как в детстве, потому, что детство ей и снилось. Стена дома на Садовой сплошь в лиловом кружеве глицинии, устремленные вверх махровые грозди цветущих каштанов, темно-розовые от цветов ветки иудиного дерева... Весна, Крым.
Последние полгода Крым стал ей сниться каждую ночь, почему, она не понимала, но просыпаться после этих снов было всегда грустно, а иногда и горько.
Что-то словно не закончено там было, не завершено. Но что? Соня не знала.
Она открыла глаза и сразу остановилась взглядом на белом потолке, в центре которого висела синяя люстра. Люстра была очень необычная, похожая на уличный фонарь. Хотя и непонятно было, в чем тут сходство – разве Соня хоть раз видела на улице фонари из синего стекла и тусклой желтой латуни?
