– Чего расселись-то? Хочешь, чтобы мы с голоду умерли? Раз уж вызвалась нас опекать, то хоть корми. Четыре часа уже, а мы в последний раз чай только на завтрак пили.
– Пиццу закажи. Или чего у вас тут продают.
– Пиццу, – повторяет насмешливо и сглатывает слюну, не слишком-то умело маскируя радость за недовольством. – И эту, – тычет в притихшую Айгуль пальцем, – тоже пиццей кормить будешь? Они же мелкие совсем!
Нашелся тут взрослый! Пыжится, как индюк, при любой возможности пытаясь меня уколоть, а сам от нетерпения даже стоять спокойно не может! Протягивает ладошку, демонстрируя смирение, и вопросительно приподнимает бровь:
– Давай.
– Деньги?
– Мобильный давай. И звонить куда? Мы редко что-то заказываем, и у нас этим обычно Жора занимается.
Кто бы сомневался? Жора здесь предводитель – сам решает, когда баловать, а когда тумаки отвешивать! Вздыхаю, с трудом отталкиваясь от стены, и достаю из кармана мобильный, желая отыскать сайт ресторана, об обеде в котором в прошлой жизни я даже не помышляла. Позволить им в первый же день, проведенный рядом со мной, умереть от голода, я не могу, а заставлять Богдана давиться «Пепперони» даже для меня чересчур.
– Готово, - выключаю телевизор, не обращая внимания на недовольное ворчание братьев, и окидываю суровым взором эту компанию – разные, словно не родня, а случайные попутчики автобуса, везущего ребятню на экскурсию. Только Ленка на мать похожа, и слава богу лишь формой носа и разрезом глаз. Впрочем, судить еще рано – читает она так много, что, неровен час, поедет крышей от такого потока информации.
– Курьер приедет в течение часа. Так что вы, – указываю на зубрилу и Ярослава, что готов лопнуть от злости, ведь я нагло вмешалась и оборвала просмотр комедии на самом интересном месте, – дуйте на кухню. Что хотите делайте, но чтобы к его приезду, она сияла.
– Вы, – начинаю грубо, но вовремя спохватившись, стараюсь говорить спокойнее, – вы соберите игрушки с пола, белье бросьте в ванную…
– Там осколки! Дядя Жора раковину к чертям расколотил, – Артур, машет руками, стараясь показать, как это происходило, и в конце раздается зловещим смехом, а его двойняшка, уже сползает с дивана, безмолвно отправляясь выполнять указания.
– Значит, просто сложите в кучу, я потом разберусь.
– А сама что? Будешь прохлаждаться? – на манер учительницы, задрав нос и поправляя очки (которые стоило бы давно заменить), Лена не торопится закрывать книгу. Переглядывается с Рыжим и устраивается поудобней, как бы говоря, что мои наставления ей побоку. Действительно, подумаешь, не дом – а помойка!
– А я, – вырываю хрестоматию из ее рук, – займусь полами.
Кто-то ведь должен оттереть эту чертову кровь от ковра, а кроме меня, похоже, пятно больше никого не смущает.
Глава 17
Первый день, он всегда самый сложный. Неважно, что это: новая должность в коллективе, где тебя никто еще не знает и смотрит с опаской; начало учебы после затяжных каникул; танцевальный кружок, где ты веселишь опытных танцоров своими неловкими движениями, или, как в моем случае, столкновение с прошлым, что вовсе не встречает тебя с распростертыми объятиями. Тянулся он долго, и если быть честной, те несколько часов, что я неспокойно дремала в кресле, вовсе нельзя считать его окончанием: тело ломит, на щеке красный след от деревянного подлокотника, на который я все-таки сползла ближе к утру, а в голове бесконечное постукивание. Виски бесперебойно пульсируют, и думать о чем-то, кроме необходимости сбежать подальше из этого дурдома я не могу.
- Перестаньте орать! — гаркнув на родственничков, что не придумали ничего лучше, кроме как шумно делить пульт в начале девятого утра, я отчаянно сдавливаю голову ладонями. Вот бы она треснула: ни боли тебе, ни неизбежной необходимости принимать решения.
Встаю, отряхивая шерсть со штанов, и натягиваю пониже капюшон, словно это поможет мне избавиться от образов детей, мельтешащих перед глазами. Таких не забудешь — даже во сне нет-нет да мелькнет Рыжий, что запустит в тебя яблочным огрызком, или та же Ленка, неодобрительно насупит брови, сетуя на твою глупость. А ведь на самом деле неважный из нее ботаник получился: вечно что-то читает, а на практике совершенно бесполезна — ни отмыть ничего не может, ни чай заварить, при этом не усыпав столешницу мелкими чаинками.
- Мы сегодня к маме поедем? — только вопросы задает виртуозно, и я лишь чудом не проливаю кипяток мимо старенького керамического заварника, который секундой раньше вырвала из ее кривых рук.
- А ты хочешь?
Интересуюсь и отправляю опустевшую упаковку в мусорку, что сегодня радует меня отсутствием вываливающихся на пол очистков, и снимаю с полки чашку. Ленке не предлагаю, не маленькая уже, сама нальет, если приспичит, а вот за продуктами сходить не мешало бы… Если кормить их с ложки я не обязана, то обеспечить провизией этих вечно голодных монстров просто необходимо.
- Не очень, – сестра устраивается напротив и по привычке складывает руки одна на другую, как и подобает прилежной ученице.
- Что значит твое “не очень”? Разве ты не должна биться в истерике и умолять меня отвезти тебя к ней? Я бы в одиннадцать так бы и поступила.
Наверное. Трудно судить, воспоминания так размыты… Устремляюсь взглядом в окно, за которым вовсю уже светит солнце, и делаю первый глоток отвратительнейшего пойла. Своей любовью к дорогим напиткам, будь то кофе, апельсиновый сок или пятизвездочный коньяк, Руслан меня все же изнежил. Теперь низкосортные сорта чая мой организм принимать отказывается.
- Ой, первый раз, что ли? Он ее, знаешь, как гонял? Только Богдана родила и началось: то толстая она, то вечно на жизнь жалуется, то тараканов потравить не может… Мама говорит, это у Жоры от недосыпа: малой орет, а он звереет…
Вот она проза жизни. Влюбляешься, чем-то жертвуешь, проходишь через родовые муки, желая порадовать супруга наследником, а за свои труды удостаиваешься почетной должности его персональной боксерской груши. Что с этой женщиной, в конце концов?! Полтинник не за горами, а она все о душе думает. Тут за жизнь нужно бороться, а не поцелуи украдкой срывать с губ на время притихшего мужа.
- Что и вас бил? — кусаю печенюшку, что заботливая Лена достала из хлебницы, и тут же сплевываю обратно. Как я выживу, если завтра Руслан решит со мной порвать? Без дорогих кондитерских и коллекционных вин? Я после этой поездки готова сама его на руках носить, лишь бы никаких отсыревших галетов, и мелколистовой бурды на дне почерневшей чашки.
- Меня ни разу. Я ему сразу сказала, что в школе социальному педагогу пожалуюсь. А вот Рыжего, да Айгуль с Артуром пару раз колотил.
- Сильно? — давлюсь и спрашиваю теперь сквозь душащий меня кашель, больше не чувствуя ни отвратительного вкуса моего скудного завтрака, ни былого аппетита, ведь воображение мгновенно подкидывает мне картинки семейной трагедии.
- По-разному. Вот Ярику однажды нос разбил. Ну и пару синяков оставил. А мелких только ремнем, за то, что игрушки не убрали, или инструменты его рабочие трогали: они любят в автослесарей играть. Грузовик свой пластмассовый ремонтируют, — вздыхает девчонка, тепло улыбнувшись воспоминаниям. Надеюсь, вспомнила она малышню, что ковыряли пластмассу гаечными ключами, потому что, если улыбка ее поселилась на лице от вида Жоры с ремнем в руках и визжащих от страха двойняшек, мой мир окончательно рухнет. Сдам всю эту ораву в психушку, и сбегу подальше, пока и сама окончательно не двинулась.
- Так что мама с Жорой помирятся. У них всегда так — вот в прошлом году, он ей руку вывихнул, так она тем же вечером ему мяса с картошкой нажарила. Сейчас синяки сойдут, и в милицию побежит.
Интересно, ее это ранит? Ленку, что всегда кажется такой отстраненной, непробиваемой сквозь эту броню, что она носит с самого детства? Ведь если быть честной, среди нас она самая безэмоциональная: не помню, плакала ли она когда-то, так чтобы в голос, до звона в ушах от пронзительного визга? Обнимала ли кого-то из нас, не совладав с эмоциями, ведь маленьких часто так накрывает: вроде бы заняты куклами, а ни с того ни с сего начинаю кричать о своей любви на весь дом… Вот Айгуль так делала.
