«Ух. Агрессия? Опрометчиво, чувак. Очень опрометчиво».
Я показываю ему зубы.
— Думаю, да. Наверное, именно поэтому мои друзья так важны для меня сейчас. И я буду отчаянно защищать их.
Мои угрозы уже даже не завуалированы. Я выбрал эту цитату из «Графа Монте-Кристо» по определенной причине. Раньше мое внимание не было сосредоточено. Я не был сосредоточен на нем, но теперь, когда это так, потребуется лишь малейший толчок, чтобы подтолкнуть меня к действию. «Из столкновений рождается электричество, из электричества молния, из молнии — свет». Его действия будут иметь последствия, и я — последствие, с которым Фитц не захочет иметь дело.
— Боже, Ловетт, какого черта ты делаешь? — Необычайно крикливая Мара Бэнкрофт, сидит на диване с цветочным принтом рядом с Кариной. — Ты задал нам тему. Садись уже. Никто из нас не подписывался на твой душещипательный момент: «Боже мой, я так люблю своих друзей».
Фальшивый английский акцент, которым она попугайничает, оскорбителен. Во-первых, это акцент «кокни»7, который совсем не похож на классический британский акцент, который отец вдолбил в меня с детства. Судя по пародии Мары, она не знает разницы между дальним членом королевской семьи и статистом в актерском составе гребаного «Оливера». Раньше я никогда не задумывался о ее существовании, но сейчас... очень быстро решаю, что не стал бы мочиться на нее, даже если бы она была в огне.
— Почему бы тебе не трахнуть себя зараженным гепатитом дилдо, Бэнкрофт? — четко произношу я, чтобы убедиться, что она понимает меня сквозь мой гребаный английский акцент.
Весь ад вырывается на свободу. У Мары отвисает челюсть. Она прижимает руку к груди, на лице появляется шокированное выражение, и девушки, сидящие в первом ряду, начинают визжать.
— О боже мой! Фитц! Ты не можешь позволить ему так говорить! Боже мой!
За этим следуют еще: «О, боже!». Потом в дополнение парочка: «Это сексуальное домогательство!» и «Что за отвратительные слова!». Парни просто смеются и толкают друг друга локтями, кричат и швыряют в Мару скомканные бумажки.
Рэн теперь сидит, небрежно сцепив руки за головой, как будто развалился в шезлонге на пляже, ожидая, когда наконец подалут «Пина-Коладу», которую заказал пять минут назад. На его лице появляется крошечная веселая ухмылка. Ликование же Пакса более открыто. Он лежит на полу, наставив на меня пальцы-пистолеты, как будто я только что сделал весь его чертов год.
— Жестко, Ловетт. Чертовски жестко!
— Да, это было чертовски невоспитанно. — Фитц драматично вздыхает. — Хорошо, ваша светлость. Я либеральный парень большую часть времени, но это было уже чересчур. Ты должен извиниться перед Марой.
— Спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь.
Фитц выглядит удивленным.
— Никаких извинений?
Я качаю головой.
— Нет.
— Тогда ладно. — Он обходит стол с другой стороны и достает из верхнего ящика стола ярко-розовый блокнот. Класс бунтует, когда Фитц что-то строчит, бросает ручку, вырывает верхний лист из блокнота и протягивает его мне. — Поздравляю. Ты являешься первым получателем официального наказания, которое мне пришлось выдать за весь год. Надеюсь, ты гордишься своим достижением.
Я принимаю листок бумаги и с размаху кланяюсь.
— Я в восторге, черт возьми.
ГЛАВА 15
КЭРРИ
— Что за засранец. Можешь поверить, что он сказал мне таакое? И вообще, какого хрена Рэн делает? Он просто сидел и улыбался, как идиот. Рэн должен был вырубить его или что-то в этом роде. Так поступил бы любой нормальный парень.
Обед почти закончился, а Мара все еще разглагольствует о том, что Дэш велел ей пойти и трахнуть себя зараженным гепатитом дилдо. Единственный раз, когда она перестала болтать об этом, это когда сунула в рот немного своего салата «Уолдорф» и не могла говорить, потому что жевала.
Я потягиваю свой апельсиновый сок, изо всех сил желая, чтобы она сменила тему, но точно зная, что этому не бывать.
— Но Рэн ведь ненормальный, так ведь? В том-то все и дело. Они все ненормальные, черт возьми. Дэш хамит и думает, что может говорить все, что ему заблагорассудится. Так что, да. — Я киваю для выразительности. — Да, я могу поверить, что он сказал это тебе. Потому что он дерьмо. И Рэн — дерьмо. И Пакс — дерьмо.
— А что Пакс? — Глаза Прес широко распахнуты, когда она садится рядом с Марой.
Можно было подумать, что она насытилась Паксом Дэвисом после того, как тот заговорил с ней на злополучной вечеринке, но нет. Сейчас она так же без ума от парня, как и всегда. При звуке его имени в столовой академии, ее уши навострились, а зрачки расширились.
— Ничего. Мы говорим не о Паксе, — огрызается Мара. Она говорит как вспыльчивый и раздражительный ребенок. — Мы говорим о Дэшиле Ловетте и о том, каким отвратительным он был со мной на утреннем уроке английского. Кстати, где ты была? — Мара бросает обвиняющий взгляд в сторону Пресли, как будто она оскорблена тем, что той не было в классе, чтобы защитить ее честь.
Щеки Пресли краснеют.
— Моя мама в городе. Она отвезла меня к врачу и... — Прес краснеет еще больше. — И посадила меня на таблетки. Она взломала мою электронную почту и прочитала фанфики, которые я отправляла своей подруге домой.
Я спрашиваю:
— Фанфики?
Мара говорит:
— Таблетки?
Пресли выглядит так, словно вот-вот умрет от смущения.
— Ладно. Да. Ну и что? Я пишу фанфики. Я не публикую их в Интернете или что-то в этом роде. Единственный человек, который их читает — это Сара, и она никогда никому их не покажет.
— Ты пропускаешь ту часть, где твоя мама заставила тебя принимать противозачаточные, Прес, — повторяет Мара.
— Почему это так важно? Вы обе принимаете таблетки.
— Так и есть, ты права. Но у меня много секса, а у Кэрри месячные вышли из-под контроля. Зачем тебе понадобилось принимать таблетки из-за какой-то истории, которую ты написала?
Несмотря на весь ее опыт и смекалку, Мара иногда бывает немного туповатой.
— Потому что в истории было полно секса, — говорю я. — Живописного секса. А мама Прес не хочет, чтобы ее единственная дочь залетела в старшей школе. И... о... о нет. Пресли. О чем твой фанфик? Скажи мне, что в нем не фигурирует парень по имени Пакс?
— Нет, — надменно отвечает она. — Если хочешь знать, его зовут Дакс, и вся эта история совершенно не связана с моей жизнью здесь, в Вульф-Холле. — Если подруга говорила также, когда пыталась продать эту ложь своей матери, неудивительно, что сейчас она принимает противозачаточные средства.
В глазах Мары пляшут озорные огоньки. Она наклоняется ближе к Прес с заговорщическим видом.
— Какого цвета волосы у девушки в этой твоей истории, ты, маленькая шлюшка?
— Рыжего. Какая разница! Перестань смеяться! Рыжие волосы встречаются гораздо чаще, чем вы думаете!
— Я хочу прочитать это возмутительно-непристойное произведение, — заявляет Мара.
— Нет. Ни за что. Ни в коем случае. — Прес так яростно качает головой, что чуть не вытряхивается со своего места. — Мама все равно заставила меня удалить письма. Теперь они исчезли.
— Я не такая доверчивая, как твоя мама, подруга. Ты немедленно выуживаешь это дерьмо из корзины.
— Нет!
Бедная Пресли. С первого курса мы были вынуждены давать и делать все, что Мара хочет. Замечательно, что на этот раз Прес заступается за себя и говорит «нет», но мне также интересно, как долго это продлится. Когда Мара нацеливается на что-то, она подобна собаке с костью — та не сдается.
— Прошу прощения.
Я поднимаю взгляд, и у меня перехватывает дыхание. Моя улыбка исчезает. Рэн Джейкоби стоит рядом с нашим столиком с чашкой кофе навынос в руке и смотрит прямо на меня. Мой язык словно сделан из наждачной бумаги. Его глаза тревожного оттенка зеленого — такие яркие, что кажутся ненастоящими. Из нагрудного кармана его полуночно-черной рубашки на пуговицах торчит какое-то перо.
