испуганно, а я обвинительно:
– Паша!
– Мама!
Она рассказала папе про Рому! Когда? Утром, когда они собирались на работу? Но зачем? Это же по умолчанию должно было остаться между нами-девочками!
– Ксения, – уже почти рычит папа. – Если ты готова позволять пудрить тебе мозги какому-то проходимцу, то я – нет! Чему хорошему тебя научит этот пацан? Пьянству, курению? Как перечить родителям, не слушаться их? Ты всегда была разумной девочкой, и я прослежу, чтобы такой и осталась.
Как такое вынести? Несправедливые обвинения в адрес Ромы? Правильно – никак!
– Ты его не знаешь! – подскакиваю я на ноги. – И не имеешь права так о нём говорить! Он в отличии от вас понимает меня! И желает мне судьбы лучше, чем обучение нелюбимой работе, а затем и прозябание на ней!
– Довольно! – папа тоже встаёт и достаточно грубо обхватывает пальцами моё плечо. – Я не желаю выслушивать, какие мы с матерью плохие, – ведёт он меня в мою комнату, а я еле сдерживаю слёзы обиды, что жгут глаза и грудь. – Не понимаем мы её, как же. Это ты ещё не доросла, чтобы в полной мере осознать, что мы в первую очередь заботимся о тебе. О твоём будущем. Поблагодаришь, когда созреешь, – бросает он напоследок и захлопывает дверь.
Я не выдерживаю и бросаюсь на кровать, завывая во весь голос. Досада и злость на отца душат, рвут грудь, буквально ломают меня изнутри. Он даже не попытался понять! Хотя бы прислушаться к моим желаниям! Ещё и Рому приплёл! А самое главное, запретил мне с ним видеться!!!
Как же обидно!.. Больно… Ужасно!
И сквозь собственный рёв я наконец слышу, как Никольский уже не в первый раз обрывает свою песню и начинает петь её заново.
Рома!
Да, мы сегодня обменялись-таки номерами, и я сразу же поставила на него исключительную мелодию, чтобы сразу знать, что звонит он.
Подрываюсь к телефону, попутно размазывая сопли по лицу и, в последний раз шмыгнув носом, отвечаю на вызов. Охрипшим, чёрт, голосом:
– Да?
– Значит, не показалось, – хмуро заключает он о чём-то. – Всё прошло настолько плохо?
– Откуда ты знаешь насколько?
– Не то чтобы я подслушивал, – усмехается он. – Но как раз был под балконом, когда раздался вой моего раненого зверька. Ксю, это избитая фраза, ну или я не очень силён в искусстве успокоения, но всё будет хорошо. Веришь?
– Ром, мы готовились весь день, лазали по сайтам, печатали все эти бумажки, а они… они даже заглянуть в них не захотели!
– Ты знала, что легко не будет. Но этот разговор, он обязательно зародит в них зерно сомнений. Если они тебя любят, а я уверен, что так и есть, то хотя бы на секундочку, но задумаются, что у их дочери есть собственные желания. А это уже лучше, чем ничего.
– Силён, – сквозь тихие слёзы усмехаюсь я.
– В искусстве успокоения? – смеётся он. – Случайно, наверное, вышло. Но я рад, что ты больше не плачешь.
– Спасибо, – выдыхаю я. – За поддержку… И вообще.
– Пожалуйста, мышка. Если честно, знакомство с тобой добавило моей жизни… смысла, что ли? Я-то сам уже давно наплевал на отца и просто выжидаю время, а вспомнить, как оно, бороться за себя и свои желания, вышло забавным делом. А ещё, помимо всего прочего, целовать тебя одно удовольствие.
Я то ли выпускаю смешок, то ли хрюкаю от смущения и довольства.
– Покраснела? Чёрт, жаль я тебя сейчас не вижу. Кстати. Может, выйдешь на часик?
Если только через балкон.
Не знаю, почему я не хочу говорить о том, что меня на веки вечные заперли в собственной темни… комнате. Наверное потому что я понимаю, что у меня нет другого выхода, кроме как прекратить наши начинания в отстаивании моих интересов. Если я хочу с ним видеться. А я хочу. Очень. Соответственно, мне придётся ехать учится на экономическом и пообещать папе, что я впредь и словом не заикнусь о своих танцульках, лишь бы он отменил заточение.
И Рома не сможет понять, почему я выбираю его, а не себя. То есть сможет, но будет считать меня слабачкой. А мне достаточно собственного осознания своей зависимости и малодушия.
– Я бы с радостью, но представать перед тобой ужаленной в оба глаза пчелой не очень хочу, – Рома смеётся, а я продолжаю: – Да и потом, баланс во вселенной: вчера допоздна, сегодня ни шагу из дома. Не хочу накалять обстановку больше, чем уже есть. Прости.
– Не извиняйся, мышка. Увидимся завтра?
– Конечно. Ночуешь там же?
– Нет. Схожу домой, проведаю обстановку.
– Будь осторожен, Ром, – запускают в мою душу волнение его планы.
– Как скажешь, – усмехается он и прощается: – До завтра, мышка. И постарайся не сойти с ума от тоски по мне.
– Взаимно, – улыбаюсь я во всю ширь рта.
Вот поэтому я всегда буду выбирать его. Ну то есть до тех самых пор, пока у меня есть такая возможность.
Сцена двадцать первая
Вопрос с отцом я решила тем же вечером, не без помощи мамы и горьких слёз. Скрепя сердце, он вернул мне мою уличную свободу с чётким указанием того времени, когда я должна быть дома. До дурацких девяти вечера, словно мне двенадцать лет…
Впрочем, я была рада и этому. Рому у меня не забрали, а это главное.
Правда, время с ним бежало невероятно быстро…
Нам ещё пару раз довелось побывать в красивом месте на островке посреди реки; бывало, мы на весь день, пока мои родители на работе, в обнимку зависали перед ноутбуком на моей кровати, смотря фильмы. Благодаря ему я узнала, что Брюс Уиллис хорош как актёр и мужчина даже в преклонном возрасте.
Иногда Рома рисовал, а я за ним наблюдала. Иногда он просил меня станцевать под его аккомпанемент… Каждый вечер мы вместе с ребятами тусовались в «Беседка-баре2, Рома даже пиво не пил, поддерживая меня.
Короче, наши отношения с
