Сломанная кукла - Амо Джонс

– Да. – Я пожимаю плечами, как самый обычный подросток. – Я постоянно нахожусь в школе, в окружении друзей. Иногда это немного… слишком. С возрастом моя любовь к стрельбе только усилилась, и я… – бормочу я. – Думаю, я просто захотела сменить обстановку и ненадолго уединиться.

Она понимающе кивает, но я вижу тысячу вопросов, замаскированных под этой спокойной и собранной позой, которую она так хорошо держит.

– Как долго ты планируешь тут оставаться?

– Только на одну ночь. В понедельник у меня учеба, так что я должна вернуться завтра после обеда.

Она снова мне улыбается.

– Что ж, надеюсь, тебе здесь понравится.

Официант возвращается, ставит наши тарелки на стол и снова уходит. Взяв вилку и нож, я отрезаю кусочек лосося, кладу его в рот, и он мгновенно тает у меня на языке. Борясь с желанием застонать от удовольствия, я медленно пережевываю рыбу и делаю глоток воды.

– Значит, вы с моим папой до сих пор хорошие друзья?

Она прекращает жевать и проглатывает свой кусок.

– Да, конечно. Полагаю, это он посоветовал тебе сюда приехать?

– На самом деле сейчас он не знает, где я. Я просто села в машину и уехала. А это место запомнилось мне с детства.

Она кладет нож и вилку на стол, промакивая рот салфеткой.

– Значит, он не знает, что ты здесь? – уточняет она, хотя я это уже говорила.

– Нет, не знает. Разве это проблема?

Наклонив голову, я наблюдаю за ее реакцией. Ее лицо расслабляется, прежде чем она снова улыбается своей дежурной улыбкой.

– Нет. Совсем нет.

Эта стерва хороша. Во что бы она ни играла, ей это удается. Поднявшись со стула, она улыбается, но ее глаза остаются холодными.

– Чувствуй себя как дома, Мэдисон, – бормочет она таким тоном, что у меня по спине пробегают мурашки. – Я уверена, что здесь ты найдешь, чем себя занять.

Затем она быстро уходит.

Вернувшись к еде, я отбрасываю вилку с куском лосося на тарелку, думая о том, что, черт возьми, только что произошло. Кто эта женщина и почему ее зовут Катсия? Решив, что лосось слишком хорош, чтобы пропадать зря, я все-таки его доедаю и запиваю водой. Откинувшись на стул, я обдумываю все варианты, которых, по правде говоря, не так уж и много. Я могла бы написать Нейту или Бишопу и спросить их об этой женщине. Но это испортило бы мой побег, потому что они оба примчатся сюда в мгновение ока, чтобы меня забрать. С другой стороны, они могли бы дать мне ответы, в которых я так отчаянно нуждаюсь.

Выдохнув, беру свой стакан и делаю глоток. Нет, я не могу так поступить. Во-первых, я слишком гордая, а во-вторых… я слишком гордая. Мне просто нужно разобраться со всем этим дерьмом самостоятельно и надеяться на то, что меня не убьют в процессе. Вдруг мое внимание привлекает какое-то движение во внутреннем дворике, и я перевожу взгляд в ту сторону. Заметив очертания шляпы камердинера, я встаю, оставляю на столе пару купюр и направляюсь к открытым дверям, за которыми темнеет прохладная лесная ночь. Деревянные перила, обрамляющие крыльцо, освещены уличными светильниками, а стоящие на террасе кресла-качалки повернуты в сторону леса. Оглядевшись, я замечаю спину мальчика, исчезающего за углом. Немного ускорившись, я следую за ним. Как только я поворачиваю за угол, к моему рту прижимается чья-то рука.

– Ш-ш-ш, – шепчет мне на ухо голос, прежде чем я успеваю закричать. – Я… я не причиню тебе вреда. Кивни, если не закричишь, когда я тебя отпущу.

Я киваю, чувствуя, что была на волоске от смерти достаточное количество раз, чтобы написать книгу «Как не быть убитым». Он отпускает меня, и я оборачиваюсь; мое сердце стучит так быстро, что мне трудно дышать.

– Какого хрена? – кричу я шепотом. – Это было необходимо?

Он отвечает мгновенно.

– Да.

От неожиданности я не нахожу, что ответить, поэтому переключаю внимание на его лицо. Вблизи он выглядит немного старше меня, но он все еще молод. Его шоколадно-коричневые глаза обрамлены длинными ресницами.

– Кто ты? – спрашиваю я, не совсем понимая, что говорить в такой ситуации.

Во всяком случае, этот вопрос – хорошее начало для разговора, и ко всему прочему это дает мне несколько дополнительных секунд, чтобы собраться с мыслями.

– Деймон. Ты Мэдисон Монтгомери?

– Деймон? – шепчу я, пытаясь найти какие-то подсказки в выражении его лица.

– Да, – отвечает он на ломаном английском, – это латынь. Ты Мэдисон?

– Нет, мне просто нравится ею притворяться и пользоваться привилегиями богатой девчонки.

Я не могу удержаться от сарказма. Его лицо остается совершенно неподвижным, и, кажется, моя шутка не производит на него никакого впечатления. Он серьезен и очень сух.

– Это шутка, – невозмутимо отвечаю я, когда тишина становится неловкой.

– Шутка? – Он словно пробует слово на вкус. – Что значит шутка?

Наклонив голову, я сужаю глаза.

– О чем ты?

Кажется, с ним что-то не так, и я чувствую подступающий к горлу страх.

– Non fueris locutus sum valde bonum… – начинает он, и я в замешательстве втягиваю воздух. Он замечает мое недоумение и тут же останавливается. – Извини, я хотел сказать, что плохо говорю по-английски.

Это многое объясняет, но в то же время делает все сложнее.

– Хорошо, – медленно отвечаю я. – Какой твой родной язык?

Возможно, это испанский. Боже мой, я так надеюсь, что это испанский, потому что я хорошо его знаю.

– Латынь.

Черт.

Потирая лоб, я качаю головой.

– Я ни хрена не понимаю на латыни. Хорошо.

Я поднимаю на него взгляд, выражение его лица все так же напоминает потерянного щенка, который изо всех сил пытается что-то сказать, но умеет только лаять. Я почти чувствую его разочарование и напряжение.

– Ты, – я указываю на него, – приходи ко мне в мою комнату через пятнадцать минут. Здесь небезопасно.