на подвывающего песням озабоченного. После минуты наблюдений за его вокальными потугами, мой внутренний неопытный собаковод уходит в отставку.
Ладно. Спрошу коллективный разум:
«Как отучить пса от похотливого поведения?»
Неожиданно раздается настойчивый звонок в дверь. Не могу сказать, что иду открывать со спокойным сердцем, но равнодушное лицо курьера немного успокаивает назревшую тахикардию.
Оставив роспись и распрощавшись в парнишкой, растерянно таращусь букет. Фантазии Вадима хватило на охапку роз. Здесь около сотни розовых бутонов на толстых, длинных стеблях…
И вот вроде цветы должны говорить о чувствах, а нет. Все в громоздком венике кричит о дороговизне.
Ромашки Славы долго не прожили, еще вечером начали вянуть под мрачным взглядом Злобина. Как будто понимал, от кого…
Частью роз заменяю увядшие ромашки, остальные ставлю в пластиковое ведро. Бутонов много, а не пахнут, прямо как деньги в присказке.
Едва возвращаюсь к прерванному занятию, как в дверь опять кто-то трезвонит. Иду уже спокойнее. Опять курьер с коробкой, каким-то бело-розовым пакетом и чехлом для платья.
Горшочек, хватит, не вари! Я не поеду на бал!
Снова расписываюсь, желаю доброго дня. Убираю подношения в спальню с глаз долой, мрачно прикидывая, как поступить. Швырнуть все на помойку, конечно, красиво, но…
Рука не поднимается. В конце концов, это не подарок, а компенсация. И то, что Злобин ее оценил явно дороже понесенных мной убытков, меня лично ни к чему не обязывает. Я еще придумаю, как это до него донести, если придется.
Третий звонок в дверь врывается в дуэт Сони и Сани уже как нечто неотделимое. Правда, меня эти паломничества начинают напрягать.
Открываю резко, с желанием тоже кого-то облаять и, подозреваю, что с перекошенным лицом.
— Мне ничего не надо!
Но на пороге стоит Слава. На его безмятежном, невспаханном лбу обозначается одинокая морщинка.
— А я еще ничего не предложил, — переводит он мой конфуз в шутку, словно избегая вопросов, ответы на которые могут потребовать его вмешательства.
— Вот и замечательно, — улыбаюсь с грустью. — Значит, расстанемся налегке.
— Света, ты чего? Не понял?..
— Зато я вчера поняла. Вернее, убедилась… — Глубоко вдыхаю, стараясь подсластить ответ. — Я не люблю тебя, Слава. И ты меня, скорее всего, тоже.
— Тебя опять Вадим обработал? — рявкает грозно. — Постой, не отвечай! Сам угадаю… Врать про меня брат не станет. Не его стиль. Значит, угрожал. Я прав?
— Слав… — Обескуражено касаюсь пальцами его щеки. — Я не люблю тебя, ты слышишь? Какая разница для нас, что он наговорил?
Слава резко перехватывает мою руку и подносит к губам. Целует, а в глазах молнии сверкают.
— Большая, Света! Ты просто не знаешь, какой он манипулятор… какая он сволочь изворотливая. Но ты ничего не бойся. Я ему тебя не отдам.
Боже, что ж так сложно все?
Я возвращаю Славе мобильный телефон, с которого еще ночью удалила всю переписку.
— Вадим просил вернуть. Наверное, боялся, что иначе ты про его визит не узнаешь.
— Розы брат тоже для меня прислал? — Стреляет он злым взглядом в сторону букета.
— Так, все, Злобины. Вы меня оба достали! Не слышать никого, кроме себя, у вас, что ли, семейное?! Я не хочу иметь ни с одним из вас дел.
Слава внимательно всматривается в меня, ища на лице хоть тень сомнения. Не находит, естественно. После Вадима эмоций во мне — выжженная пустошь. Ресурс еще не восстановился. И неизвестно, когда меня кто-то будет бесить так же ярко.
— Да верю я тебе, Светка. Конечно же, верю. — Шумно вздыхает Слава. — Вадим он… Он умеет не только выкручивать руки. Если брат чего-то хочет, он способен мозги наружу вывернуть. И знаешь, что самое страшное? Ты начинаешь верить ему, а не себе. Я так чуть брейкингом заниматься не бросил! В какой-то момент он так меня обработал, что то единственное, чем я всегда горел, вдруг показалось бестолковой тратой времени.
— Но ты же не бросил, — удивленно поднимаю на него глаза. — Даже победа престижная есть.
— Я пообещал себе, что это в последний раз. Я выложился как в последний раз! — с пылом говорит Слава. — Не хотел подводить команду перед самым брейкинг-чемпионатом. Они простые ребята, а тут поездка в штаты! Им другого шанса могло не выпасть. Мы там порвали всех во фристайле. Я летел домой на самолете, а казалось, что лечу на собственных крыльях! Брат хотел мне обрезать их, понимаешь? И тебя так же с толку сбивает. Поэтому извини. Что бы ты себе сейчас ни вбила в голову, я буду рядом.
— Зато я не могу быть с тобой рядом! Я с ним вчера целовалась, — терпеливо пытаюсь пояснить ему ситуацию, вполне исчерпывающую, безнадежную, с моей точки зрения. — Мы с твоим братом. Целовались. Рот в рот, понимаешь?
— Света! Я прекрасно знаю, что он может заставить, — Слава, будто вообще не вникает в мои слова, увлеченный так наивно и искренне оправданием меня, что я лично чувствую себя предательницей.
Он же ничего не знает, он реально думает, что у нас все по-прежнему! Он, наверно, поддержки в тяжелое время от своей девушки ждет… А я всеми мыслями его братом занята. И не только мыслями! Получается, что и телом.
— Нет… — Мотаю головой зажмурившись. — Он, да, заставил. Но я отвечала! Сама отвечала как сумасшедшая.
Тихий злобный мат заставляет меня еще и поморщиться.
— Свет… Не буду скрывать, мне дико неприятно. Да что там — крушить охота! — объясняет Слава. — Вадим… Он неадекватен. В том смысле, что его поступки часто выходят за рамки. Но когда он снисходит до человеческих чувств, кажется, сам боженька тебя отметил. Только это иллюзия временная, дерьмо из него по-любому полезет. Не может он иначе. Я столько раз обманывался. Но нет. Ты тоже со временем это поймешь.
— Думаешь, я слепая? Только какое это имеет отношение к нам с тобой?
— Самое прямое, — не слышит меня Слава. Хватает хаотично за плечи, сжимает бока. — Все же было хорошо у нас раньше. А теперь ты напугана. Все будет хорошо. Вот увидишь.
Череда коротких поцелуев покрывают мои щеки, нос, челюсть, подбирается к губам… А я не могу! Не могу и точка. Будто блок изнутри стоит — не дает ответить.
Впрочем, Слава это не замечает. Ему хорошо и так. Трется о меня, вжимается всем телом.
Никогда не замечала за ним такой явной отдачи. Будто ценность моя до небес возросла. Я могу ошибаться, все-таки чужая душа — потемки, но уверенности, что дело только во мне, нет никакой.
Может, ошибаюсь я. А может,
