— О чем думаешь? — Голос Виктора раздается возле моего уха.
Я дергаюсь, останавливая свои мысли и пытаюсь забрать альбом из его рук.
— Что тебе нужно? — слова выходят с придыханием и свистом.
— Мне нужно уехать. Макс останется с тобой. — он стал смотреть на меня очень внимательно и сосредоточенно.
— Ты считаешь мне нужна нянька?
Я смотрю на него с подозрением.
— Пожалуйста, не спорь со мной, это всего лишь мера предосторожности, я хочу знать, что ты в порядке в моём доме. — сообщил он мне.
Я размышляю над этим примерно минуту. Я глубоко вздохнула, глядя ему в глаза.
Потом прошептала:
— Хорошо.
— Хорошая девочка. — победно улыбнулся Виктор.
***
Макс расположился на диване с тарелкой в руке, по телевизору идёт какая то передача не знакомая мне.
— Ты бы предпочла умереть от экспериментов пришельцев или быть съеденной каннибалами? — небрежно бросил Макс, поднеся ко рту пончик, не отрывая взгляда от экрана.
Я сделала себе кофе и задумалась над его вопросом и, положив чашку на стол, расположилась на углу дивана.
— Мне сделают наркоз?
— Не все ли равно?
— Нет. Если я буду под наркозом, тогда не важно какой вариант я выберу, потому что в этом случае не буду знать, что со мной происходит.
Макс покачал головой.
— Неправильно. Это важно. Если пришельцы будут проводить над тобой эксперименты, то тогда смогут сделать какое-нибудь открытие, которое потом смогут использовать для уничтожения человеческой расы. Или внедриться в наш мир, как в фильме «Вторжение похитителей тел». Ну а каннибалы… э-э, предполагаю, что они захотят… просто съесть тебя.
Железная логика.
— Отличное замечание.
— Ну так что? Пришельцы или каннибалы?
— Пришельцы.
— Я тоже. К черту человечество, каннибалы жуткие ублюдки.
Я расхохоталась и чуть не подавилась своим кофе.
Уголки его губ слегка приподнялись:
— Хочешь пончик?
— Нет, твои пончики до добра не доведут.
— Ты такая остроумная. — Макс обернулся ко мне.
Я хихикнула, уголок его рта был покрыт сахарной пудрой.
— Ты смеёшься надо мной?
Я сморщила нос.
— Нет. Просто ты весь в сахарной пудре.
— Где? — Макс дерзко мне улыбнулся и прошелся взглядом по моему лицу. — Тут? — он ещё больше размазал пончик по своему профилю. — Или тут?
Я прикусываю губу, стараясь сдержать смех при виде грубого и покрытого татуировками мужчины, который испачкался как пятилетий ребенок. Я моргаю дважды, а затем взрываюсь от смеха.
— Прекрати — говорю, мое тело трясется от смеха.
Макс берет пончик в руки и размазывает по моему лицу. Я от шока открываю глаза, как он посмел.
— Ты поплатитьшься за это! — говорю я, заставляя его тело сотрясаться от смеха.
— Ага — ухмыляется он.
Смеясь, я сказала:
— Готова поспорить, твои парни не поймут твои пристрастие к сладкому.
Он повалил меня на диван и приземлился сверху, оседлав меня.
— Клянусь богом, я буду щекотать тебя до тех пор, пока не буду уверен, что ты будешь держать свой рот на замке.
Я открыла от удивления рот:
— Ты не сделаешь этого.
Он поднял руки и пошевелил пальцами, будто навострив когти. Я начала смеяться прежде, чем он дотронулся до меня.
— О, боже, пожалуйста, нет! Я боюсь щекотки!
— Тогда скажи мне то, что я хочу услышать.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Парни не так поймут если узнают что я люблю пончики.
Я молчу несколько секунд.
— Знаешь я решила переименовать тебя в телефоне, вместо Макса я напечатаю пончик… АААААААА! — закричала я, потому что его пальцы, опустившись, начали шевелиться в районе моих подмышек. Я так хохотала, что слёзы потекли из моих глаз.
— Хватит! Хватит! Хватит!
Он прекратил щекотать меня.
— Знаешь я передумала, пончика будет мало, пончик с глазурью.
Его пальцы начали свою пытку вновь.
— Хорошо, хорошо. Я никогда никому не скажу, только перестань. Тебя так легко завести, я сказала бы, что сожалею, но это было бы ложью. — сказала я ему на последок, пошевелившись под ним, он уловил намёк, что пора слезть.
Макс встаёт и направлятся в комнату Виктора, я иду следом за ним, но только в свою. Он оставляет открытою дверь и я вижу как он направляется к шкафу Виктора, вытаскивая рубашку. Ха, очевидно не только женщины делают это.
— Ты крадешь одежду Виктора? — спрашиваю, поднимая брови.
— Нет. Я краду назад свою рубашку, — говорит он, когда выходит. — Я жду тебя на кухне. Я хочу есть.
— Животное — и не могу сдержать свой смех.
27
®Виктория
Выйдя из ванны я подошла к зеркалу. Я стянула полотенце с головы, волосы каскадом упали на мои плечи. Виктору, кажется, нравились мои распущенные волосы. Я не любила ходить с распущенными волосами, я считаю это не красиво, лучше когда они убраны, однако стоит признать, он все-таки мужчина и лучше меня знает. Черт, да у него была масса самых разных женщин. И если он считал сексуальной с распущенными волосами, так тому и быть.
Я прошлась расческой по волнистым волосам, разбирая пальцами мелкие кудри. У меня были мягкие, блестящие волосы, рыжие от природы, но не кричащий рыжий. Цвет волос больше напоминал смесь оранжевого и золотого. Ему действительно нравится цвет моих волос?
Я расправила плечи, услышав, как хлопнула дверь. Макс вышел из комнаты. Я развернулась и вышла, закрывая за собой дверь.
Макс стоял в конце коридора возле моей мастерской.
Мысли Максима:
Виктория неожиданно вскрикнула:
— Макс!
Это звучало как предостережение.
Я обернулся. Девушка сильно побледнела.
— Что тебя так расстроило?
Девушка, похоже, была не в состоянии произнести ни слова.
Теперь уже меня всерьез охватило любопытство, потому что я понял — она что-то скрывает от меня.
— А что там, Вик?
Девушка открыла рот, но ни звука не сорвалось с ее губ. Наконец она хрипло выдавила:
— Так мои работы, я рисую. Там не все работы закончены.
Я просто не в силах был устоять, и шагнул к двери, слыша за спиной тихий стон. Но на пороге я замер, потрясенный до глубины души.
Несколько холстов на подрамниках стояли вдоль стен. Я быстро прошел вперед, оглядывая картины. Мне очень понравился портрет ее самой — это была романтичная, нежная картина, светлая, написанная в пастельных тонах.
Я остановился перед натюрмортом с букетом пылающих красных и пурпурных цветов. Эта работа отличалась от портрета, как ночь ото дня. Здесь она использовала драматическую, почти грубую палитру, в натюрморте преобладали красные и очень темные тона, и кисть ударяла по холсту неистово и акцентировано, задний план скрывался в размытой тени.
Я был до глубины души потрясен. Сколько же хранила тайны эта девушка? Все работы ее совсем не походили на обычную салонную живопись, они были куда более сильны, они были прекрасны…
Виктория была способна на дерзость и блеск, на безрассудство и оригинальность, на силу и страсть — и она не должна больше прятать от мира ни себя самое, ни свои картины. Я был более чем уверен в этом.
— Все так плохо? — на ее щеках выступил нежный розовый румянец.
Я пытался найти нужные слова, мой взгляд снова обратился к холстам.
— Ты должна выставить их на выставку. Ты не должна их прятать.
— Макс… — неуверенно произнесла она — они не нужны никому. Кто на них смотреть будет.
Я взял девушку за руку и посмотрел ей в глаза.
— Если ты не попробуешь, не узнаешь.
Глаза ее сверкнули.
— Для этого нужны деньги, а вот их у меня и нет.
— Я помогу тебе, если ты согласишься.
Она улыбнулась самой обворожительной улыбкой.
Около самой дальней стены я заметил закрытый портрет. Мне стала снова любопытно что она написала там, веди другие картины были раскрыты. Я сдернул тенкое покрывало с картины.
— Ох…
Он повернулся, чтобы посмотреть на девушку, но она отвела взгляд, отчаянно покраснев.
