кого ты меня любишь? — устало смотрю на него. — Ты если и любишь меня, то в качестве матери своего сына, родственницы и близкого человека, к которому есть привязанность. Я этого не отрицаю, но как женщину ты меня не любишь.
— Ты не права, — хмурится, и глаза его темнеют от гнева.
— Любил, а сейчас нет. Так зачем нам мучиться? Мы останемся, Саша, близкими людьми, ведь у нас есть сын, и, возможно, будет второй ребенок.
— Возможно?
— Срок ранний, Саша. Быть уверенной ни в чем нельзя до самых родов, — пожимаю плечами. — Если все будет хорошо, и ты проявишь желание быть отцом, то…
— Проявлю желание? — вскидывает бровь. — Я отец и точка.
— Тогда будешь отцом, — подпираю лицо кулаком, — а я буду мамой, однако, милый, не быть нам мужем и женой.
— Ева… ты понимаешь, что ты говоришь?
— Прекрасно понимаю. Я не желаю быть твоей женой, потому что мы якобы должны сохранить семью и потому что так надо.
— Ребенок должен…
— Ничего он не должен, — слабо улыбаюсь я. — И никто не отнимает твои отцовские права и обязанности, если ты, конечно, хочешь ими воспользоваться…
— Ты о чем вообще?
— О том, что ты можешь выйти в новую жизнь без отягчающих обязательств и жить, как тебе вздумается. Я не буду требовать от тебя алиментов, участия в воспитании детей. Ты вновь можешь стать свободным мужчиной.
— Ты что такое говоришь?! — повышает голос. — Ты за кого меня принимаешь?
— За обычного мужчину, который устал. Я принимаю твою усталость со всем пониманием.
— Да ты… — вскакивает и рычит, — совсем ополоумела? Ева! Не смей! Ты…
Я не сразу соображаю, что происходит, когда Саша с грохотом переворачивает кухонный стол, лишь немного отодвигаюсь вместе со стулом назад.
— Я должен быть рядом! Рядом! — от его рева вибрирую стекла. — С самого начала! Быть рядом!
Пинает стул и с рыком оседает на пол. Приваливается спиной к кухонному ящику и прижимает кулаки ко лбу и сипит:
— Ева… я же не хотел всего этого…
К горлу подкатывает ком тошноты, и я молча встаю. Поднимает темный взгляд:
— Это ведь мои дети…
— Они и будут твоими… — прикрываю рот и вылетаю из кухни.
Заныриваю в гостевую уборную и кидаюсь к унитазу. Меня выворачивает наизнанку, жалобно всхлипываю от болезненного спазма, и чувствую руки Саши на моей голове, который аккуратно собирает волосы и мягко держит их. Я хочу отмахнуться от него, но желудок вновь сокращается и исторгает содержимое.
Когда я затихаю, отстраняюсь от унитаза, Саша молча выходит и возвращается через минуту со стаканом воды и долькой апельсина. Он, сволочь такая, все помнит, и не раз при первой беременности так спасал от мерзкого привкуса во рту после вспышек токсикоза.
Полощу рот водой, подхватываю дольку апельсина и впиваюсь в нее ртом. Саша садится у противоположной стены. Весь помятый, опухший и мрачный. Мне больно на него смотреть. Я горячо желаю вернуть самоуверенного мужчину и хочу услышать от него угрозы, потому что тогда бы в ответ разозлилась, взбрыкнула и из гнева получила энергию для борьбы, но я вижу перед собой усталого человека, который боится будущего.
Щеки разъедают слезы. Выкидываю корку апельсина в унитаз и утыкаюсь лицом в колени. Я не рыдаю и даже не всхлипываю, а молча выпускаю из себя слезы. Я тоже боюсь, и я тоже не знаю, как теперь жить. Удивительно, но все куда было бы проще, окажись Саша наглым и бессовестным мерзавцем, но он не желает играть эту роль.
— Я так хочу найти себе оправдание, Ева, но я его не нахожу. И чтобы обелить себя, и дать объяснение, почему я так поступил, я буду обвинять тебя, но ты-то тут ни при чем. Это я оказался слабым и потерял ориентир. Я забыл, что создал семью по любви…
— Поэтому ты дом купил прямо за день до получения свидетельства о заключении брака? — поднимаю взгляд. — Это по большей любви?
— Что? — Саша недоуменно моргает.
— Все-то у тебя продумано было…
Изумленное молчание, опять моргает и медленно поднимает брови.
— Ты думаешь, что я у тебя отберу дом?
— А разве нет? Он записан на тебя. Очень ты удачно подсуетился. В итоге я останусь ни с чем, а у тебя будет все хорошо.
— У меня нет слов, Ева.
— А что? — едко ухмыляюсь я.
— Соглашусь, у меня есть возможность в суде затянуть процесс, однако дом был куплен до заключения брака по другой причине.
— По какой-же?
— Личные тараканы, Ева. Я должен был привести тебя в свой дом, — Саша хмурится. — В тот дом, который я сам купил, и не в квартиру. Я должен был, если выражаться в метафорах, свить гнездо. И дом я выбирал год. Весь год, который мы с тобой встречались.
— Я тебе не верю.
— И все эти годы ты… Ева, я был разве скрягой? Я попрекал хоть в чем-то? Унижал? Я требовал с тебя отчета, куда ты тратишь деньги с общего счета? Я ограничивал тебя в финансах? Я тебе угрожал, что ты останешься ни с чем?
— Ты это подразумевал. Ты сам сказал, что ты скользкий и продуманный, — поджимаю губы.
— Да ты издеваешься. Ты еще скажи, что я у тебя твой магазин решу поделить, — цедит сквозь зубы.
Я молчу и медленно выдыхаю.
— Так ты все это устроила, чтобы защититься от меня?
— А ради чего?! — взвизгиваю я.
— Чтобы отнять у меня Дениса и ограничить меня в родительских правах! — рявкает Саша. — Ты разве не этого хотела?! Я ведь подлый изменщик! Предал сына! Это твои слова! И отец из меня так себе! Время и деньги у него украл! Ева! — смотрит на меня, как разъяренный медведь. — Я понимаю твою обиду, однако же я не искал на стороне ничего кроме физической близости. Ясно?!
— Как интересно! А я себя запустила? Я разжирела, чтобы ты потерял к моему телу интерес? Да только я и была инициатором в последний год нашей близости!
— Именно! — Саша зыркает на меня. — Весь контроль был у тебя!
— Прости?
— Как выборочно у тебя работает
