я не знаю. Не надо приезжать! — теперь я почти визжала в истерике, мгновенно сменившей недавнее состояние паники.
— Не надо адрес. Не вздумай никуда выходить и не клади трубку, — требовательно скомандовал он. И продолжил уже мягче:
— Ты успела поесть? Расскажи, что ты себе заказала…?
Через несколько минут у тротуара напротив кафе остановился сверкающий чистыми боками темный седан и из него, держа трубку возле уха, вышел Патон Александрович. Глянул на меня через стекло и пошел к дверям.
Все это время я так и сидела, поставив локти на стол. Положила телефон перед собой, включила громкую связь, и отвечала на его вопросы о еде и интерьере кафе. Еще зажимала пальцами глаза, пытаясь не дать слезам хлынуть из меня фонтаном. И все время слышала зуммер приходящих одно за другим сообщений.
— Павла.
Он появился у столика, мгновенно сдернул меня со стула, сгреб в охапку и прижал к себе. Погладил по спине и проговорил:
— Все, можешь больше не бояться.
Взял мой телефон со стола, разблокировал и прочитал все пришедшие сообщения. После чего сунул несколько купюр подбежавшей официантке и крепко удерживая меня за талию, повел к выходу.
— Пальто… — проскулила я, пытаясь повернуть к вешалке, где оставила верхнюю одежду.
— Оставь. Потом заберем, — остановился, снял свое пахнущее горьковатым парфюмом пальто и набросил мне на плечи.
Все так же крепко меня держа, словно боялся, что я упаду, если отпустит, довел до автомобиля и усадил на переднее сиденье. Сам сел на водительское место и повернулся ко мне. Обежал внимательным взглядом мое лицо, наклонился и осторожно поцеловал в губы. Потом застегнул на мне ремень безопасности и попросил:
— Потерпи еще немного, ладно? Приедем и ты мне все расскажешь. И поплачешь.
— Почему не сейчас плакать? — я всхлипнула и опять зажала глаза пальцами, чувствуя, что все-таки сейчас сорвусь и как истеричная дура начну рыдать.
— Я тогда машину не смогу вести, — он притянул мою голову к себе, накрыл ладонью затылок и несколько раз поцеловал в волосы: — Потерпи до дома.
Я кивнула и отстранилась. Закуталась в его пальто, нахохлилась и закрыла глаза — так было проще не испытывать стыд за то, как я повела себя только-что. Как истеричная кисейная барышня, впавшая в панику из-за дурацкого сообщения. Первый раз за всю мою жизнь. Я чуть не застонала — ну почему свидетелем этому стал именно этот мужчина?
— Это не мой дом. Зачем мы сюда приехали? — вяло возмутилась, когда через пол часа открыла глаза и обнаружила, что автомобиль заезжает на подземную парковку элитного дома недалеко от Арбата.
Не отвечая, Платон остановил машину и заглушил двигатель. Вышел, открыл мою дверь и вытащил меня из салона. Не обращая внимания на мои попытки отстраниться, крепко обнял за спину и попросил:
— Не буянь. Мы приехали ко мне. Ты забыла, что у твоей квартиры караулит твоя сестра с чемоданом?
В лифте, несущем нас наверх, мы молча смотрели друг на друга. К этому моменту желание сопротивляться его действиям, почему-то, исчезло. В голове было гулко и пусто. Только мелькнула мысль, что в кои-то веки обо мне решил позаботиться привлекательный, сильный мужчина и надо пользоваться ситуацией.
Циничная я усмехнулась: — Павла, прекращай париться о пустяках. Просто расслабься и получай удовольствие.
— Заходи, — Платон Александрович распахнул дверь и подтолкнул меня внутрь, когда я замешкалась на пороге. Щелкнул выключатель и неяркий, уютный свет залил просторную прихожую.
— Давай, помогу снять пальто, — проговорил негромко.
Тяжелые ладони легли мне на плечи, помогая освободиться от одежды. Подтолкнули меня к стоявшему тут же пуфику, и когда я присела на краешек, Платон вдруг присел передо мной и взялся руками за мою щиколотку.
— Не пугайся ты так, — усмехнулся, когда я нервно дернула ногу к себе. — Я просто помогаю. А то ты подозрительно бледная. Еще грохнешься в обморок, возись с тобой потом, искусственное дыхание делай…
Пока он снимал с меня сапоги, я смотрела на него, не понимая, неужели это тот самый Платон Александрович, которого я знаю? Всегда сдержанный, ровный, невозмутимый и холодный зануда?
Сейчас он широко улыбался. В глазах мелькали насмешливые искры и что-то еще — довольное, чувственное и опасное. Он был похож на того незнакомого мне мужчину, каким я увидела его недавно в ресторане — терпеливого, опытного, хорошо обученного жизнью хищника, идущего за своей добычей.
Он снял с меня обувь, поймал одну мою ступню и обнял ее горячими ладонями. Погладил большим пальцем косточку на щиколотке, рассылая по телу щекотные мурашки. И глядя мне в глаза, хрипло проговорил:
— Попалась, Павла.
Платон
— Попалась, — я притянул к себе ее ножку.
Погладил пяточку, затем косточку на щиколотке, испытывая странное удовольствие и волнение, словно подросток, впервые прикоснувшийся к девочке, в которую влюблен.
Снова погладил, теперь уже пальчики под телесного цвета колготками. Павла дернулась и возмущенно зашипела.
Я с удовольствием смотрел, как засверкали гневом серые глаза, недовольно поджались губы — ну давай, красавица, скажи что-нибудь ядовитое. Отвлекись. Отодвинься подальше от паники, накрывшей тебя в том кафе, забудь о ней.
— На чужой кровать, рот не раздевать! — выпалила она, и неуклюже попыталась подняться.
Не давая ей это сделать, я поднялся, подхватил ее за талию и поставил на ноги, крепко прижав к себе. Обнял пальцами маленький упрямый подбородок и потянул ее лицо вверх, ловя своими губами ее губы.
— Павла-а-а, — протянул между короткими поцелуями, которые удавалось поймать, пока она усердно уворачивалась. Вот ведь упрямица!
— Я никогда не раздеваю чужие кровати, — усмехнулся, отстранившись и с удовольствием глядя в ее возмущенное лицо. — Но моя кровать — твоя, пользуйся, сколько хочешь. И мной тоже пользуйся в свое удовольствие.
— Да отпустите! — зашипела она разъяренной кошкой и принялась отталкиваться от меня.
Я разжал руки, и красавица, не ожидавшая вдруг появившейся свободы, покачнулась. Пришлось снова ловить ее в объятия и закрывать рот поцелуем. Не смог сдержаться, так давно хотел сделать это. А сегодняшний поцелуй в офисе только раздразнил.
Обвел своими губами ее, недовольно поджатые. Прошелся по уголкам рта языком, прося впустить. Обхватил, втянул ее вдруг разжавшиеся, ставшие мягкими губы и утонул в удовольствии. В ее участившемся дыхании. В аромате ее кожи. В ощущении ее рук, пусть нерешительно, но обнявших меня за шею.
— Платон! — простонала она между поцелуями. — Остановись. Пожалуйста.
— Зачем? — прошептал я, подхватывая ее под попку и усаживая на стоящую рядом тумбочку. Что-то с грохотом посыпалось на пол, но мне было плевать. — Я хочу тебя…
— Я
