— Мать с ребенком на руках — это прекрасно, — согласился он.
— Вы сегодня были великолепны. — Ники положила руку ему на колено, и тепло ее прикосновения обожгло его. Машин на дороге в этот час было мало, и Трейс рискнул посмотреть на нее. И оторопел. Ее глаза лучились… чем? Любовью?
На секунду Земля стремительно завертелась вокруг оси, и мир взорвался и стал правильным и добрым. Будто бы Трейс Оливер нашел-таки свою дорогу в жизни, а Ники шла по ней рядом с ним.
Нет, это ошибка. Ники его не любит. Она любит свою семью. В этом все дело. Ее глаза лучатся любовью к ее семье.
И это упрощает дело, не правда ли? Тогда откуда это ощущение потери?
— Ваш подарок Аманде — просто прелесть. И как вы догадались принести ей вкусненькое?
— Я выучил этот урок, когда Донна была беременна. Матерям во время родов нельзя есть, да им и не хочется. Но после того, как ребенок появляется на свет, они испытывают голод. А теплые носки я положил потому, что в больницах часто бывает холодно.
— Ох, Трейс. — Ники вздохнула и повернулась к нему. — И как вы успели обо всем подумать? Эта поездка, вероятно, была для вас очень болезненной. Воспоминания… Как вы?
— Я же говорил, что я человек нечувствительный. Мой брак — лучшее тому доказательство. Мы устраивали друг друга, она хотела выйти замуж. Я согласился. Все было очень просто, пока не начались сложности. Ей не нравился мой режим работы. Потом она захотела ребенка. Я сопротивлялся. Но Донна все-таки забеременела.
— Вам, наверное, казалось, что вас загнали в ловушку. Чувство долга требовало, чтобы вы оставались с ними.
Некоторое время Трейс молчал, вспоминая свое тогдашнее отчаяние, обиду.
— Сначала я сердился. Но конечно, чувство долга взяло верх. А еще я подумал, что рождение ребенка разрядит обстановку. Донне будет не так одиноко.
— А что думала обо этом ваша жена?
— Мы старались во всем видеть хорошие стороны. Донна с радостью готовилась стать матерью, а я радовался, что она счастлива и занята делом.
— У вас все получилось бы, — заявила Ники.
Безусловно, она верит в него, но в ее тоне появилось что-то, чего Трейс не мог объяснить.
— Хотелось бы думать, что вы правы. — Он бы приложил все усилия. Да он и прилагал все усилия. Но теперь Трейс спрашивал себя, смогли бы он и жена, будучи, в общем, равнодушны друг к другу, остаться вместе надолго. — Ее не стало, а Микки жив. Какая-то сатанинская ирония: убить ту, которая хотела ребенка, и оставить малыша с растерявшимся отцом, который ничего не знает о том, как ухаживать за ребенком, и еще меньше — о том, как создать ему эмоциональный комфорт. Я испытал колоссальное облегчение, когда ее родители предложили взять Микки, но, как оказалось, здорово напортил.
— В то время так было лучше для всех. И ведь вы перевернули свою жизнь: сменили работу, переехали в другой город — все для того, чтобы у Микки был настоящий дом.
— Но он пробыл у бабушки и дедушки дольше, чем требовалось.
— В основном потому, что вы сочувствовали их горю.
— Не только. Я так же не способен был ухаживать за годовалым ребенком, как и за новорожденным.
— Ну, знаете, тут многое постигаешь на практике, по ходу дела.
— Вы слишком добры ко мне.
— А вы слишком строги к себе.
Он сжал ее руку:
— Нам с Микки повезло, что появились вы. Из вас получится отличная тетя.
Через двадцать минут Трейс остановился у дома. И посмотрел на Ники. Она спала, привалившись к дверце машины. Ему очень не хотелось ее будить, но спать в постели, конечно, удобнее. Трейс тихонько потряс ее за плечо. Девушка даже не пошевелилась. Он потряс сильнее. Она только устроилась поудобнее.
Трейс решил сначала отнести в кроватку Микки, а потом вернуться за Ники. Он взял малыша на руки. Какой легонький! Трейс почти не помнил, каким был Микки, когда только родился. Появившись на свет раньше времени, он пролежал в больнице целую неделю, пока его легкие и вес приходили в норму. А Трейс, подавляя боль утраты, проводил дни, организуя похороны, а ночи — у инкубатора.
То были самые тяжкие дни его жизни.
Укладывая сына в кроватку, Трейс понял, как счастлив, оттого что малыш теперь на его попечении. И молился, чтобы у него хватило сил и стойкости быть хорошим отцом. У него есть шанс, если Ники ему поможет.
Трейс вернулся к машине. Он осторожно открыл дверцу, поддержал Ники за плечи, чтобы та не упала. Она привалилась к нему, что-то пробормотала, но не проснулась.
— Ники, — позвал он. — Мы дома.
— Дома, — повторила она и положила голову ему на плечо.
— Ну же, родная, проснись.
— Мм… — Она вздохнула и прижалась к нему.
— Хорошо. — Трейс взял девушку на руки, повесил ее сумку на локоть, ногой закрыл дверцу машины и пошел в дом. Когда он поднялся по ступенькам, она открыла глаза.
— Я могу идти, — пробормотала Ники и еще крепче обхватила его шею.
— Я тебя держу, — прошептал он ей в ухо. Как хотелось ему отнести Ники в свою постель! Тогда он мог бы держать ее в объятиях всю ночь и проснуться утром рядом с ней.
В этот миг Трейс осознал, что она проникла в его душу очень глубоко. Так глубоко он никогда никого не пускал. Даже Донну. С женой он не видел будущего. А Ники… Он представил себе, что они сидят вдвоем на ступеньках и смотрят, как резвятся в саду их внуки.
И вздрогнул. Дело зашло слишком далеко. Она заслуживает участи лучшей, чем чужая семья из двух никчемных мужчин. Но ему хотелось, ох как хотелось протянуть руку и удержать ее любовь, познать истинный смысл семьи и единения.
Войдя в дом, Трейс уложил Ники на софу и пошел искать ключ от ее комнаты. Когда он вернулся, она сладко спала.
— Ники, — тихонько окликнул он, приподнял ее и сел рядом. — Ники, пора в кроватку.
Она приоткрыла глаза и улыбнулась.
— Не уходи, — попросила она и свернулась клубочком. И снова заснула — прежде чем Трейс смог что-либо возразить. Да он не очень-то хотел возражать.
Он обнял ее, положил ноги на софу и устроился поудобней.
И мир опять стал таким, как надо.
Трейс вздохнул и расслабился. И уснул, окруженный запахами цветущих яблонь и женщины, с наслаждением обнимая Ники.
— Дурацкий телефон! — Ники выключила телефон и бросила на сиденье.
Закон запрещал пользоваться мобильным телефоном за рулем, но она решила, что можно рискнуть, поскольку за двадцать пять минут не проехала и четверти мили.
Машины растянулись вдоль дороги, насколько хватало глаз. Она посмотрела на Микки в зеркало заднего обзора. Он беззаботно грыз зубное кольцо.
— Не знаю, как ты можешь быть так спокоен. Твой папа убьет меня, если приедет домой раньше нас. — Она постучала пальцами по рулю. Ей надо было вернуться полчаса назад. — По радио сказали, что там, впереди, какая-то авария с бензовозом.
