Вода бурлила в дренажных канавах, потоками хлестала из водосточных труб.
— Кара, тебе не тяжело?
— Нет, — пробормотала Кара, клонясь набок под тяжестью мешков.
— Отдай половину Николасу.
— Я хочу ведро и лопатку, — сказал Николас.
Но у Вирджинии кончились деньги. Она уже собиралась сказать ему, что ведро и лопатка подождут до следующего похода в магазин, однако он поднял на нее страдальческие глаза под широкими полями шляпы, и Вирджиния увидела, как они наполняются слезами.
— Я хочу ведро и лопатку!
— Хорошо, мы все тебе купим. Но сначала надо будет зайти в банк и обналичить чек — у нас кончились деньги.
Слезы, как по волшебству, испарились.
— Я видел банк!
Они зашли в банк, где тоже стояла длинная очередь.
Дети протиснулись к обитой кожей скамейке и уселись на нее, как два старичка, уронив подбородки на грудь, а ноги выставили вперед под прямым углом, не беспокоясь о том, что могут испачкать других посетителей. Вирджиния дождалась своей очереди, достала банковскую карточку и подписала чек.
— Вы здесь в отпуске? — спросил ее молоденький клерк; его благорасположенность в столь напряженной ситуации приятно удивила Вирджинию.
— Да.
— К завтрашнему дню погода наладится, вот увидите.
— Надеюсь.
Красное ведерко и синяя лопатка стали их финальными приобретениями. Нагруженные, они пошли назад к машине, — почему-то дорога все время забирала в гору. Николас, лупивший лопаткой по ведру, как по барабану, тащился следом. Вирджинии приходилось постоянно оборачиваться и дожидаться его, уговаривая идти побыстрее. В конце концов она потеряла терпение.
— Николас, давай же, поторопись!
Проходившая мимо женщина заметила плохо скрытое раздражение в ее голосе и оглянулась, неодобрительно смерив взглядом столь несдержанную, неуравновешенную мать.
И это было только первое утро!
Дождь лил и лил. Кое-как они добрались до машины, сгрузили покупки в багажное отделение, стянули с себя мокрые плащи и затолкали их туда же, а потом забрались в салон и захлопнули за собой дверцу, счастливые оттого, что им ничего не льется на голову и можно посидеть спокойно.
— Мам, — сказал Николас, по-прежнему барабаня лопаткой по ведру, — знаешь, что я хочу?
Вирджиния взглянула на часы. Был почти час.
— Поесть? — предположила она.
А я хочу вернуться в Уил-хаус, потому что там у миссис Джилкс уже готов ланч и накрыт стол, а в гостиной растоплен камин и лежат на столике журналы и газеты, и можно весь вечер читать их и ничего больше не делать.
— Есть тоже. Но еще я хочу что-то другое!
— Не знаю.
— Угадай! С трех попыток.
— Ну… — Она задумалась. — Хочешь в туалет?
— Нет. Не сейчас.
— Дать тебе попить?
— Нет.
— Сдаюсь.
— Я хочу поехать на пляж копать песок. Моей новой лопаткой.
Юноша из банка оказался прав в своих прогнозах. К вечеру налетел северный ветер и разогнал облака, обрывки которых унеслись далеко за пустоши. Кое-где проглянули клочки чистого неба, которые постепенно становились все больше и светлее, потом из-за облаков выглянуло закатное солнце и торжественно опустилось за горизонт, залитый малиновым и алым.
— Небо красное под вечер — пастухам пасти овечек, — сказала Кара, укладываясь в постель. — Это значит, завтра будет хороший день.
Так оно и было.
— Я хочу кукурузных хлопьев!
— Мы купим кукурузные хлопья, — сказала Вирджиния, и Кара достала листок бумаги и карандаш и добавила их в список, где уже фигурировали жесткие щетки для кастрюль, арахисовое масло и сахарная пудра, каминные спички, жевательный мармелад, сыр и хозяйственное мыло. Никогда в жизни Вирджинии не приходилось делать столько покупок.
Она отослала детей поиграть, а сама вымыла посуду после завтрака и поднялась к ним в комнату убрать кровати. В детской повсюду валялась одежда. Вирджиния привыкла, что у детей всегда чисто и прибрано, — только сейчас она поняла, что няня ходила за ними по пятам, подбирая и возвращая на место все, что они разбрасывали. Она собрала одежду, не разбираясь, грязная она или чистая, вытащила носок, застрявший в ящике комода, решила не обращать внимания на бумажный пакетик с парой слипшихся карамелек на дне.
Внезапно ей на глаза попалась большая кожаная папка для фотографий. Она принадлежала Каре, и няня положила ее в чемодан — неизвестно с какой целью. С одной стороны Кара наклеила множество маленьких фотографий, большинство из которых сделала сама — пускай неумело, но с любовью. Там был фасад их дома, слегка искаженный; собаки, работники с фермы на фоне трактора; вид Кирктона с воздуха и несколько почтовых открыток. С другой стороны располагался портрет Энтони, сделанный в фотоателье: из-за яркого студийного освещения его волосы получились совсем светлыми, тень подчеркнула решительно выпяченную квадратную нижнюю челюсть. На портрете он казался мужчиной волевым и сильным, но Вирджиния помнила эти прищуренные глаза и слабый, женственный рот. Ее взгляд скользнул по полосатому воротничку рубашки от «Тернбулл и Эссер», итальянскому шелковому галстуку с неброским рисунком, и она сразу подумала о том, как много для Энтони значила одежда, — равно как и его машина, мебель в доме и образ жизни в целом. Вирджиния всегда считала их обстоятельствами вторичными, зависящими от характера человека. У Энтони все было наоборот: он уделял огромное внимание деталям, словно понимая, что без них его элегантный образ рассыплется в прах и все поймут, что за никчемный человек перед ними на самом деле.
С кипой детской одежды в руках она спустилась и выстирала вещи в крошечной раковине. Когда она вынесла их на улицу, чтобы развесить на узловатой веревке между столбов, то увидела Николаса, который в одиночестве играл со своим красным трактором, нагрузив в него камешки и пучки травы. Он нарядился в новый темно-синий свитер и его лицо раскраснелось от жары, но Вирджиния знала, что не стоит и заикаться о том, чтобы отправить сына переодеться.
— Во что ты играешь?
— Да так, ни во что.
— Трава у тебя вместо соломы?
— Вроде того.
Вирджиния закрепила прищепками последнюю пару брюк.
— А где Кара?
— В доме.
— Наверное, читает, — сказала Вирджиния и пошла поискать дочь.
Но Кара не читала: она сидела в комнате в башне, у самого окна, рассеянно глядя на простиравшееся за полями море. Когда Вирджиния появилась в дверях, Кара медленно повернула голову и удивленно посмотрела на мать, словно не сразу узнав ее.
— Кара?
Взгляд из-за стекол очков вновь стал осознанным. Дочь заулыбалась.
