Однажды, листок за листком, она разорвала на клочки все письма Питера, убрала подальше все, что он когда-то дарил ей, и села за стол. Написав ему прощальное письмо, она сама была удивлена, что даже ни в чем не упрекнула его. Она ничего не сказала о ребенке: раз он так явно боялся спрашивать, он и не заслуживал, чтобы что-то знать.
Запечатав письмо и отослав, она почувствовала себя гордой, решительной и взрослой. Прошлое осталось в прошлом. Теперь перед ней лежало будущее. Там не было Питера и не было ребенка. Всего этого никогда и не было.
* * *
Это случилось.
Что мне делать? Я собираюсь выйти замуж, и моя жизнь устроена. Почему это должно было случиться именно теперь. Почему это вообще должно было случиться? Пожалуйста, Господи, не позволяй случиться этому…
Она закрыла лицо руками и громко застонала.
Через некоторое время она встала, надела жакет и брюки и вышла на улицу. Ветер нес ледяной холод с Ист-Ривер, а, может быть, с Гудзона. Она плотнее закуталась в жакет и пошла быстрее, потом побежала. Она совершенно не замечала, куда шла, но она должна была куда-то идти. Когда ты изнуришь себя, Дженни, ты сможешь вернуться домой.
Улицы были пустынны. Один случайный автомобиль проехал мимо, сначала были видны его яркие фары, а потом в темноте светились два красных огонька, когда он проехал дальше. Несколько освещенных окон виднелось в жилых домах, напоминавших темные крепости в тридцать этажей высотой. Было уже далеко за полночь.
Только огромный госпиталь, словно темная громадина под движущимся облачным небом, не спал. Вид освещенных окон, разбросанных по всей высоте и длине здания, рассеивал ее страх, когда она бежала по улице. Часто, возвращаясь вечером домой и проходя здесь, она чувствовала острый интерес к тому, что могло происходить за одним из этих окон.
Сейчас, приближаясь к входу в приемный покой, она остановилась на бегу. Полицейские автомобили, машины «скорой помощи» и толпа зевак – откуда они взялись в этот час? – перегородили улицу. В нескольких метрах от того места, где она остановилась, стояли носилки; там была небольшая группа людей в белых халатах; потом еще одна машина «скорой помощи»; а затем другие носилки, и она увидела мельком длинные черные волосы и ужасающую кровавую маску там, где должно было быть лицо.
Дженни бросило в жар, и, отвернувшись, она почувствовала соленый привкус крови во рту, а затем, помимо своей воли, снова посмотрела туда.
– Проходите, – приказал полицейский, обращаясь к столпившимся людям.
Одна из стоявших в толпе женщин закрыла рукой глаза. Мужчина пошел прочь, проклиная законодательную систему.
– Он был освобожден под честное слово. Десять дней назад ворвался в дом и перерезал им горло. Изнасиловал ее вначале. Муж мертв, они сказали…
Не желая больше ничего слышать, Дженни повернулась и побежала. Окровавленное лицо… Она выскочила на середину улицы, подальше от переулков и аллей, и побежала так, словно за ней гнались.
Когда она вбежала по лестнице и открыла свою дверь, она была совершенно без сил. Но ужас, который она испытала от увиденного около госпиталя, все поставил на свои места. Жуткая ночная сцена, крики, окровавленное лицо… Ее волнения, этот телефонный звонок нельзя даже сравнивать с тем, другим.
Благоразумие вновь взяло верх. Виктория Джилл Миллер жила девятнадцать лет без нее и определенно может продолжать жить дальше без нее. Ей будет лучше, если она не будет знать Дженни. Она могла думать, что хотела бы видеть свою настоящую мать, но это только вызовет стресс, и ничего больше. Эти комитеты по розыску родителей вмешиваются в чужие дела. Что может знать этот комитет о ее отчаянии и безысходной тоске? В любом случае, это не их дело. Какое право они имеют вторгаться в чужую жизнь?
«Мне столько всего предстоит сделать, – подумала Дженни, нельзя терять ни минуты. Это дело представляется чрезвычайно важным. И Джей чувствует ответственность за меня, ведь он сказал им всем, что я опытный специалист, и теперь я должна доказать это. Это будет нелегко. У строителей мощная поддержка, как говорит Джей. Они будут драться до конца. Я должна подготовиться очень тщательно. Мне нужно приступить к работе завтра же утром. Пригласить экспертов, инженеров, мелиораторов, провести транспортные и дорожные исследования, все доступы и подходы разведать, ознакомиться с оценками специалистов. Нужно действовать. Ничто не должно отвлекать меня. Не должно».
Но все же продолжала колебаться: «Теперь, когда я отказалась увидеться с девочкой, пусть она лучше подумает обо всем и оставит наконец эту затею. Они, наверное, больше не позвонят. А если и позвонят, то я буду строго придерживаться своей позиции, и они оставят меня в покое. Но, скорее всего, они больше не позвонят».
Позвонят?
Двумя неделями позже Дженни уже собралась поехать за город на встречу в отделе планирования. Хотя она чувствовала себя достаточно подготовленной – все другие дела были отложены в сторону, – она решила позвонить Джею.
– Я бы хотела, чтобы ты поехал. Ты действительно никак не можешь?
– Да. Я должен обязательно быть в суде всю неделю. Но ты прекрасно справишься и без меня. Отец сначала соберет всех за ужином, и у тебя будет время со всеми познакомиться и обсудить все детали. Они будут в восторге от тебя, милая Дженни.
– Восторг, – это не совсем то, что им нужно. Им нужны результаты.
– Поступай так же, как в деле на Лонг-Айленде, и у них будут результаты. Давай! Ты победишь.
«Нью-Йорк Таймс» сообщала, что температура за городом будет от пяти до десяти градусов выше нуля. Самое теплое свое пальто она купила два года назад, но оно еще было в хорошем состоянии, хотя края манжет уже слегка потерлись. Она стояла у открытого шкафа и рассуждала сама с собой, рассматривая рукав, а затем, отшвырнув пальто, пошла покупать новое. Ее охватило чувство, которое редко возникало у нее: необходимость потворствовать своим желаниям. Поэтому она направилась на Пятую Авеню, где ей потребовалось совсем немного времени, чтобы выбрать экстравагантное красивое красновато-коричневое шерстяное пальто, отделанное мехом, и подобрать юбку в тон. К ним прекрасно подходил кремовый кашемировый свитер и на смену кремовая блуза из плотного шелка. По дороге домой она решила зайти в магазин мороженого, стилизованный под салон прошлого века, которые сейчас снова вошли в моду. И здесь она позволила себе еще одну роскошь, купив огромную башню из шоколада и сливочного крема.
«Если кому-то и нужно баловать себя, – решила она, то это мне». Целых две недели ее мучили сомнения и колебания. Позвонят ли они снова? Нет ли? Она вспомнила также свои страхи перед началом работы. «Смогу ли я? Получится ли у меня?» Но шоколадная крепость уничтожена, и она отправилась домой укладываться.
