– Газеты – да, но радио не слушала. – Урсула быстро рассказала подруге, откуда им стало известно о происходившем, поведала о приключениях Теодоры минувшей ночью.
Дослушав рассказ, побледневшая Рената воскликнула:
– Тедди и ее другу неслыханно повезло – их запросто могли убить! Есть жертвы.
Урсула не верила своим ушам.
– Евреев убивали?
– Да. – Рената наклонилась к ней. – Послушай меня, Урсула, вы должны… – Она оборвала фразу, так как в этот момент в дверь постучал Вальтер. В библиотеку тотчас вплыл кофе на подносе.
– Danke schon,[5] Вальтер, – поблагодарила Урсула.
Дворецкий поставил поднос на столик перед диваном и скромно удалился.
Рената вполголоса торопливо продолжала:
– Вы должны подумать об отъезде из Германии. Здесь оставаться небезопасно.
– Наверное, обдумывание не займет много времени. Нам следовало уехать в прошлом году. Даже еще раньше. Но мы верили в германский правопорядок и думали, что мы в безопасности. Мы также тешили себя верой в то, что Гитлер долго не продержится, не сумеет удержать власть. Так в Германии думали многие, и не только евреи, включая и вас с Рейнхардом. Но все мы оказались не правы. Теперь, по-моему, поворот назад невозможен. Это конец. По крайней мере, для евреев.
– Для нас всех. – Рената напряженно смотрела на нее. Ее темные глаза гневно блестели. – Этот проклятый маньяк Гитлер, этот вождь, одержимый манией величия, толкает нас в темную бездну насилия и убийств. Он уничтожает Германию изнутри. Он и его дьявольские легионы. Все они – распоследние убийцы, ей-богу!
– Я прочитала в газетах, что наци считают ночные погромы стихийным волеизъявлением немецкого народа. Что они были спровоцированы, – сказала Урсула. – И во всем этом, дескать, виноват живущий во французской столице семнадцатилетний беженец-еврей Гершель Гриншпан, застреливший третьего секретаря германского посольства в Париже Эрнста фон Рата. Ты видишь, Рената, они опять во всем винят евреев.
– Мы прочитали с Рейнхардом эту историю, но он убежден, что мятежи не были стихийными, они были умело и толково отдирижированы Гейдрихом и СС. И по-моему, он прав. Более того, мы оба уверены, что за событиями прошлой ночи последуют еще демонстрации и множество других актов насилия, направленных против евреев. – Рената тряхнула головой и закончила полным тревоги голосом: – Мы думаем, что Гитлер собрался перебить всех евреев в стране, Урси.
– Но это же невероятно, – возразила Урсула. – Как Гитлер сможет перебить целый народ? Миллионы людей. Никто не в состоянии это сделать… – Ее голос беспомощно стих.
– Он попытается, – мрачно возразила Рената. – Почитай еще раз «Майн Кампф». И на сей раз поверишь.
– Мы немцы, – начала было Урсула, но сразу замолчала. Она сцепила пальцы и глубоко вздохнула. – Наши семьи, Зигмунда и моя, живут здесь многие столетия… – Она еще раз запнулась, голос ее надломился, и она отвела глаза от подруги, стараясь взять себя в руки. – Но нас вынуждают покинуть свою страну… да… мы вынуждены оставить страну, которую любим… если хотим выжить.
Сострадание и нежность нахлынули на Ренату, и она положила руку на локоть Урсулы. Та повернулась к ней, и они долгими, исполненными любви и искренности взглядами посмотрели друг на друга.
У Ренаты подступил ком к горлу от беспредельной муки, которую она увидела в потемневших от отчаяния серо-голубых глазах Урсулы.
– Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось! – сдавленным голосом страстно воскликнула она. – Я так вас всех люблю и переживаю за тебя, за Зиги, за малыша Максима. И Рейнхард тоже. Мы сделаем все, чтобы хоть как-то помочь вам благополучно уехать из Германии. И вы непременно должны уехать, дорогая, ты знаешь, что вы должны… спасаться.
– Да.
Урсула сидела, вперив взгляд в пространство, в бледно-голубое небо за высоким окном, и неожиданно для себя вдруг отчетливо, со всей ясностью поняла причину гнетущего предчувствия, преследовавшего ее на протяжении столь долгого времени. В первый миг этого прозрения она была настолько поражена и испугана, что не могла даже слова вымолвить, но потом все же повернула голову и еще раз заглянула глубоко в глаза Ренате.
У Ренаты было такое чувство, будто Урсула смотрела ей прямо в душу.
– Ты почему на меня так смотришь? – спросила она, чуть дрожа. – Как понимать твой взгляд?
– Я только что сказала, что, по-моему, Гитлеру не под силу… истребить целый народ. Но нет, он сумеет. О да, он это сможет! Теперь я это знаю. Это знание глубоко внутри меня, в моих костях, в порах моей кожи. Месяцами меня грызли отчаянные предчувствия, о которых я тебе только что сказала. Я все думала, что это только чувство опасности, страх, но оказалось, это было не то. Все это время во мне росло непреодолимое ощущение обреченности. Мы обречены, моя семья и я.
– Родная моя, самая любимая моя подруга… – Рената поняла, что не в состоянии продолжать, столь невыносима была терзавшая ее боль. Судьба, уготованная Урсуле, была чудовищна: лишение всех корней, эмиграция, скитания. Но если они с Зиги и малышом останутся, их ждут преследования и жестокие издевательства. Бесчеловечность этих гонений вызывала ярость у Ренаты, и она исступленно закричала: – Нацистские ублюдки! Этого не должно быть! Не должно! Это несправедливо!
– Не надо, дорогая. Успокойся. С нами все будет хорошо. Как-нибудь обойдется.
Рената взяла Урсулу за руку и крепко сжала ее. Они сидели неподвижно, не в силах продолжать этот разговор.
Немного погодя Урсула откашлялась и сказала странно безразличным голосом:
– У Зиги есть план действий, ты же знаешь. Именно этим он сейчас и занят. У него есть связи. Он надеется приобрести для нас выездные визы и новые паспорта. – Она сделала паузу, затем продолжала: – В прошлом месяце нам было предписано сдать паспорта, чтобы в них поставили штамп «J» – как евреям.
Пораженная услышанным, Рената смотрела на нее с ужасом.
– Что за несуразица! Какая-то злокозненная чушь!
– Конечно, но наци возвели это в закон, и мы были обязаны подчиниться.
Рената сделала над собой усилие, чтобы подавить обуявшую ее злость и обуздать свои бурные эмоции; коль скоро Урсула имеет столько выдержки, смелости, то и ей следует держать себя в руках. Ей даже удалось улыбнуться, когда она произнесла:
– Мы с Рейнхардом хотим, чтобы вы приехали к нам в Бранденбург и пожили в замке. До вашего отъезда из Германии было бы безопасней побыть у нас в поместье, чем сидеть в Берлине.
Поскольку Урсула медлила с ответом, Рената приблизила лицо к подруге и сказала:
