Он дёрнул одеяло на себя:
— Отдай, это мой край. И вообще… Ты что, одетая спишь?
Бросив взгляд на ту самую грудь, которую пыталась прикрыть, я кивнула — даже не разделась, пригрелась рядом с маркизом и уснула… Вот клюшка! Антуан хмыкнул, жмурясь:
— А сколько времени?
— Ночь, по-моему.
Я села, подтянув колени к животу и наблюдая, как он встаёт и пошатываясь идёт в ванную. Оттуда донёсся плеск воды, фырканье, потом Антуан вернулся:
— Всего три часа ночи, давай обратно.
И лёг рядом, потянул меня к себе:
— Сними ты это платье!
Смотри-ка! Оклемался! Даже тон свой властный снова нашёл. Вот тебе, Алёшка, по мордасам. Дурочка из переулочка. Надо было вчера снять кольцо и уйти. Теперь терпи и снова играй роль. Я неловко стащила платье через голову, оставшись нагишом, и попыталась отвоевать кусок одеяла. Но Антуан не дал:
— Я хочу посмотреть на тебя.
— Что я, картина, что ли… — буркнула, но руки от груди убрала. Он смотрел. В комнате царил полумрак, которые рассеивали лишь светильники снаружи, и в этом таинственном полумраке оливковые глаза блестели очень тёмным серым. Антуан протянул ладонь, коснувшись шеи, провёл пальцами по плечу, спустился по ключице, словно прочертил линию между грудей, скользнул по животу и замер.
— Какая нежная кожа… Ты как призрак в этой комнате. Умей я рисовать — нарисовал бы тебя такую…
— Я не призрак, — осторожно ответила ему, чтобы не рассердить. — Я живая.
— И тёплая, — согласился он. — И сильная… Это ты притащила меня сюда? Ты вела машину?
— Я.
— Ты и машину водить умеешь…
Его ладонь всё ещё гладила мой живот, словно рисуя очертания слабеньких кубиков пресса. Мой пресс полетит к чертям собачьим с такой жизнью! Надо бы всё-таки заняться спортом. Побегать с утра хотя бы… Но кроссовки в отеле. Почему я не купила вчера пару в магазине?
— Антуан, тут можно раздобыть какие-нибудь кроссовки на мою ногу? — почти жалобно спросила я. Он опешил на секунду, а потом съязвил:
— Между прочим, я кого-то спрашивал — всё ли купили или надо что-то ещё!
— Я забыла, — с улыбкой покаялась и увидела ответную улыбку, но всего лишь тенью. Она исчезла, и Антуан серьёзно сказал:
— Если ты собралась бегать по утрам, то это подождёт. Утром после завтрака мы выезжаем в Париж. Выставка через три дня, до неё мне нужно успеть проверить брошь.
— Хорошо. Но мы можем заехать в Ниццу? Мне нужно кое-что забрать в гостинице!
— Если только забрать, то заедем, — великодушно согласился мой работодатель.
Он сел в кровати, стащил через голову рубашку:
— Ты меня раздевала, полагаю? Чего тогда полностью не раздела?
— Как ты себе это представляешь?! — теперь моя очередь язвить. — Ворочать такую тушку, это надо быть Шварценеггером! А я тоже пила вчера, не забывай!
— Забудешь тут, — пробурчал он, возясь под одеялом. Космос, неужели он снимает трусы? Точно, бросил на пол… И что сейчас? Может, алкоголь пробуждает в нём скрытые способности?
Антуан снова лёг и потянул меня к себе. Я оказалась головой на его плече, рука сама собой устроилась в районе живота. Антуан обнял меня за плечи, взялся за пальцы и легонько направил их ниже, к холмику. Горячему, но всё такому же вялому и недвижному.
— Просто положи вот так руку.
Я замерла, слушая гулкие удары сердца через клетку рёбер. Через тёплую гладкую кожу. Потом, видя, что ничего не происходит, устроилась поудобнее. Антуан с запинкой спросил:
— Ты сказала в ресторане, что я тебе понравился, а сейчас? Я всё ещё нравлюсь тебе?
— Да.
— Даже если ты знаешь, что я не смогу доставить тебе удовольствие?
— Причём тут это…
— При том, что… Впрочем, ты права. Давай просто спать.
Я приподняла голову, глянув ему в глаза. Они смотрели грустно, но в тот момент, когда он поймал мой взгляд, снова навесил дурацкую ширму. Я готова была разозлиться, но Антуан медленно потянулся губами к моему лицу. Сейчас поцелует… Поцелуй же меня, наконец… Чёртов маркиз! Но он только чмокнул в щёку, задержавшись на ней губами чуть дольше, чем полагается. Разочарование… И под моей рукой тоже ничего не шевельнулось. Чудес не бывает…
— Спокойной ночи, Алекс.
— Спокойной ночи, Антуан.
Ненавижу. Идиот. Придурок, импотент, высокомерный индюк. Нет, всё-таки зря я не свалила отсюда сразу, как только привезла из ресторана… Я ещё поплачусь за эту жалость!
Казалось, мои глаза закрылись всего на минутку, а потом раздался лёгкий стук в стекло двери. Я подхватилась, словно забыла, где и кто, а потом села в кровати. Антуана рядом не было, из-за шторки ванной раздавался шум душа, а во внутреннюю, со стороны дома, дверь стучали настойчиво и деликатно. Открыть? Затихариться?
Я встала, завернувшись в простыню, которую вытащила из-под одеяла, и подошла к двери. Антинеа, безупречная горничная, вытаращилась на меня, а потом скромно опустила глаза и сказала:
— Я принесла отвар трав для мсьё Антуана.
Открыв дверь, я приняла подносик с кружкой из её рук:
— Спасибо, я ему передам, как только он выйдет из душа.
Горничная помялась, но всё же продолжила:
— Там… Ужин… Я уберу тарелки?
— Мы не ели. Съедим на завтрак.
— Что вы?! — она глянула на меня чуть ли не как на врага народа. — Мсьё Антуан должен обязательно есть тёплое! Для его желудка…
— Ну так разогрейте и принесите, пожалуйста, — я метнулась к столику, поставила на него поднос и взяла другой, побольше, на котором стояло накрытое колпаком блюдо и полная сервировка на двоих, с затейливо свёрнутыми салфетками на тарелках и бокалами для вина. Бутылка розового «Шато д’Эсклан» грелась с вечера, но на вино мне даже смотреть не хотелось. Зря Антуан себе сюда хотя бы маленький холодильник не поставит! Я отнесла поднос Антинее, отдала со словами:
— Вот, пожалуйста и спасибо.
Она взглянула на меня как-то странно, и в глубине её голубых глаз я впервые увидела неприязнь. Ну и хрен с тобой, золотая рыбка, даже если я тебе не нравлюсь.
Когда горничная удалилась, мне захотелось пошалить. Вот просто так. Я провела спокойную ночь в объятиях Антуана, сегодня мы едем в Париж, которого я пока ещё не видела, у меня есть ещё две недели на изъятие кольца — почему бы не побаловаться, как говорил Карлсон? Бросив простыню на кровать, я отодвинула занавеску ванной и вошла.
Космическая карма, а ведь я ещё никогда не видела маркиза голым! Ночью не в счёт, там я только рукой пошарила по животу. А тут… Он стоял под душем, чуть откинув голову, с закрытыми глазами, с водой, стекающей по телу… Аж ноги ослабели на пороге. Мать моя дура, какое тело!
Гладкое, кое-где слегка волосатое, подтянутое, но без той сухости, что присуща поборникам ЗОЖ и качалок. Есть и немного жирка, но такого — симпатичного! Мышцы… Дай бог каждому такие мышцы! Не бугристые, не вызывающие, а именно подтянутые, скрытые. Но если вдруг надо будет… Недаром он мне показался вчера тяжёлым! Мышцы весят больше жира.
