— Останься…
— Зачем? Я — твой трамплин. Ты уже проехала по нему, набрала скорость и теперь находишься в свободном полете. У тебя все только начинается.
— Нет, скажи другое. Скажи, что ты любишь меня!
— Зачем?
— Я хочу это слышать!
— Нет. Довольно. Блаженствуй, красавица. Важны не мои слова, а то, чтобы ты все-таки нашла того, кто будет видеть в тебе не только объект желаний. Твоя красота — твое испытание, Лада. Желаю тебе достойно его выдержать. Прощай.
Он ушел, а я села на пол в коридоре и проплакала до рассвета. Чего я добилась? Я совершала один нелогичный поступок за другим. На этом фоне необходимо было совершить что-то здравое. Я набирала номер Варьки, но у нее было все время занято. Она давно жаловалась, что телефон превратился для нее в пытку. Постоянно звонящий. Постоянно требующий ее полного внимания. Мне не удалось прорваться со своими проблемами через непрозваниваемую горячую линию всех, кто нуждался в Варькиной помощи. Звонить Васе не стала. Я чувствовала, что сегодня она не поймет меня. Она начнет задавать вопросы, которые выведут меня из себя. Чего доброго, поссоримся, а мне и без этого хреново. В тот день я не звонила и Шуре. Не стала звонить и на следующий. Он тоже не проявлял никакой активности. Поняла, что, еще совсем недавно имея двух любовников, осталась без единого. И хотя в этом не было никакой роковой предопределенности, я ощущала себя брошенной, забытой, раздавленной.
Свой двадцатый день рожденья в последний день весны я отмечала с Васькой и Варей, веселясь так искренне, что обеим и в голову не пришло, как мерзко у меня на душе. Я старалась вовсю. То, что во мне погибла вторая Сара Бернар, не требовало доказательств. Мир ее праху. А вот я, достаточно живая для того, чтобы находиться именно в этой реальности, ощущала, что занимаю чужое место. Я была на грани того, чтобы освободить его для более жизнелюбивой кандидатуры. Мои фатальные мысли вели к непоправимому, поэтому я решила, что пора выговориться.
Вечером заехала к маме. Она с отчимом приготовила мне классный подарок: роскошный брючный костюм и к нему — шикарные туфли на шпильках. Я как-то обмолвилась, что видела его на витрине одного бутика. Мама как бы пропустила мимо ушей, а сама взяла на заметку. И вот костюм и туфли у меня в руках. Не знаю, почему мне стало так грустно. Сотни змей обвили мою тонкую шею, ожидая команды: «Души!» Это была моя последняя фантазия на тему ухода из этого жестокого мира.
— Ты сама не своя, Ладочка. Что с тобой? — Маму обмануть невозможно.
И это хорошо, потому что после этих слов, сказанных с таким теплом, таким желанием помочь, я смогла раскрыться. Я обняла маму и заплакала. Мне казалось, что все хорошее в моей жизни закончилось. Что больше никогда я не испытаю этого накала чувств, никогда не смогу разобраться в том, что же мне нужно для счастья. Прав Олег — я не знаю, в чем оно состоит для меня, Лады Шпак. Я оставила за кадром все свои суицидальные фантазии — все-таки маму в такие подробности вводить не стоило. Я берегла ее нервы. Обо всем остальном я говорила без прикрас.
Отправив отчима спать, мы с мамой проговорили до глубокой ночи. Я рассказала ей обо всем, что происходило со мной в эту весну. Ласковые руки гладили меня по голове, я ощущала себя такой защищенной, что в определенный момент подумала, что не нужно мне ничего. Знать, что в любой момент меня выслушают, пожалеют, посоветуют — вот покой, вот надежность. Это тыл, без которого идти вперед бессмысленно.
— Все утрясется, девочка моя, — целуя меня в макушку, шептала мама. Кажется, она была рада, что у меня, наконец, появились такие проблемы. В ее голосе не было никакой трагедии, никакой паники. — Это то, о чем мы с тобой не так давно говорили. Одна из ипостасей любви — страсть, чувственность, самая необъяснимая область, где разум предательски поднимает руки вверх. Ты остаешься со своим сердцем один на один. Оно должно подсказать выход. Вот скажи, чего ты хочешь? Прислушайся к себе.
— Я хочу… я хочу выйти замуж, родить ребенка, заботиться о нем, его отце, находить радость в буднях, — неожиданно для самой себя ответила я. — К черту все эти амбиции. Что в них толку? Я ведь женщина. Нужно уметь быть счастливой от каждодневных мелочей. Господи… Что я несу. Ну скажи. Правильно я говорю или нет?
— Ты хочешь, чтобы я сказала, что тебе нужно от жизни?
— Да.
— Совет разве что…
— Мама, хоть что-нибудь, иначе я сойду с ума!
— Я не твоя всезнающая Варя Правдина, но кое-что в этой жизни понимаю. Возраст делает нас более прозорливыми. С годами ты меня поймешь.
— Я старалась делать это.
— Знаю, знаю. У меня всегда была взрослая и мудрая дочь. Даже если бы ты была другой, я все равно очень хотела бы помочь тебе. Послушай. Все станет на свои места, милая. — Мама подняла мое заплаканное лицо. — Слезы высохнут, и ты снова окажешься в объятиях своего черноглазого демона. Это его молчание доводит тебя до слез. Он разбудил тебя. Он тебя и мучит.
— Шура… Мы не будем вместе долго. Я точно это знаю.
— Послушай свою мать: выдержи паузу, — перебила меня мама. — Тогда он сам явится к тебе. В этот момент ты будешь знать о своих желаниях все!
Я сделала, как она сказала. Еще два дня я не давала о себе знать, а в пятницу, выходя из парикмахерской, увидела машину Шуры и его самого. Он стоял рядом и нервно курил. На нем была василькового цвета джинсовая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц, что позволяло всем созерцать его красивую, с хорошо прорисованными мышцами волосатую грудь. Массивная цепь с золотым крестом — это было что-то новое за время нашего знакомства. Никогда не замечала за Шурой страсти к золотым украшениям. Присмотревшись, заметила колечко на его мизинце. О, это уже что-то! Полная готовность к флирту, постели, новым ощущениям. И это все для меня? Я была польщена, но не настолько, как могла бы предположить. Говорят, многие женщины с ума сходят по мужчинам, у которых кожа не гладкая, а вот такая, с элементом дремучего, непокорного, дикого, а мое сердце билось ровно, ритмично. Шура открыл сразу все козыри, а я решила отказаться от игры и бросила свои карты на стол. Для меня стало очевидно, что я одержала победу. Что-то напоминающее злорадное удовлетворение мелькнуло в душе. Я удивилась, не ощутив никаких признаков радости. Что бы это означало? Не выказывая никаких чувств, я подошла к нему.
— Привет. — Улыбнувшись, я машинально поправила волосы. Сегодня был тот редкий день, когда я заколола их. Целый день мне чего-то не хватало. Теперь я поняла — ощущать их волнующее прикосновение к шее, плечам, лопаткам. Я привыкла к этому. Нет ничего хуже изменить своим привычкам. И теперь решительно сняла заколку, тряхнула рассыпавшимися чуть вьющимися прядями. Получилось эффектно. Я ничего такого не планировала заранее, но увидела, что Шура смотрит на меня настороженно.
— Привет.
— Как ты здесь оказался?
— Был рядом по делам. Вот, решил заехать. — Ложь не была ему к лицу.
— У тебя все в порядке?
— Да, спасибо. А ты роскошна, как всегда. — Зато Шура выглядел усталым. Это бросалось в глаза.
— Спасибо. — Я не стала огорчать его замечанием о том, что его показная сексуальность никак не вяжется с удрученным, осунувшимся лицом.
— А на меня столько дел навалилось за последние деньки. Я даже счет времени потерял. Срочные дела…
Он сделал паузу, видимо, надеясь, что я стану задавать вопросы, но я молчала и продолжала едва заметно улыбаться.
— Включил автоответчик — от тебя ничего, — внимательно всматриваясь в мое лицо, Шура стал говорить напряженно.
— Да, ничего. — Это мой ответ на первую фразу Шурика, сказанную не показательно-игривым тоном.
— Ты игнорировала мое общество слишком долго. На это должны быть веские причины. — Я ничего не отвечала, глядя в сторону. Мое поведение окончательно сбило Шурика с толку. Он не был готов к такому приему. — Я удивился и решил примчаться.
— Ты удивился? Это все, что ты чувствуешь, — удивление?
