в унисон: так рвано, поверхностно, словно готовимся нырнуть на неизвестную глубину.
Сердце неистово колотится за грудиной. Я, честно говоря, не уверена, что звук галопа происходит из меня. Может, это бьется сердце Антона. Мы так близко, что все сливается воедино. Вдохи, выдохи, сердцебиение, вибрации по телу. Между нашими ртами ничтожно мало расстояния. Сантиметр, или два. Я пытаюсь отвлечь свой мозг примечанием таких мелочей, чтобы не дать порочным губам напротив моих завладеть мыслями целиком.
Вид пухлых, манящих уст, сложенных в плутовскую улыбку, сопровождается выбросом дофамина в кровь. Нарастающая эйфория — ловушка. Мне нужно выбраться из нее.
Антон совершает наклон головы вперед, едва-едва прикоснувшись к моим губам. Я вздрагиваю, но вовсе не от страха или отвращения. Непроизвольно и с жадностью глотаю наэлектризованный воздух, наполняя легкие до отказа, до распирающего ощущения под ребрами.
— Снова без бюстгальтера, — сквозь зубы бормочет он вымученным тоном, наклонив голову ниже.
Конечно же, он почувствовал, как затвердели мои соски. Я невинно прикусываю губу. Что сказать… я действительно не фанат лифчиков, тем более жарким летом. И сейчас эта деталь для нас — явная проблема. В б о льшей степени для Антона, судя по тому, как расширяются его зрачки, и интенсивность глубоких вдохов увеличивается. Разумеется, я не могу избежать того факта, что в нижнюю часть моего живота упирается его член.
О, господи. Насколько же легко и быстро его возбудить…
Вдруг Курков разжимает пальцы вокруг моего запястья и перекладывает их на заднюю часть моей шеи. Вновь тянет на себя, прикладывается ртом к моему уху и горячо шепчет:
— Если я тебя сейчас поцелую, Таша, то вряд ли остановлюсь.
Что?! Прямо здесь? Пока в дома находятся его друзья, а мои меня ждут снаружи?..
Так, стоп-стоп. Почему я размышляю о его словах в таком ключе, словно допускаю, будто позволю этому произойти?
Пока я занята процессом размышления, Антон продолжает распускать руки и теперь с уверенностью хватает меня за задницу. Ах! Держится крепко, словно хищник, схвативший добычу. По собственной воле ни за что не отпустит.
— Поэтому просто скажи, куда ты идешь, — низко прорычав, баскетболист кусает меня за шею. Вот черт! Ну точно зверь!
Я в плену, хотя мои руки ничем не скованы и не связаны. У Антона надо мной стопроцентная физическая власть. Знает, как схватить так, чтобы не причинить боль и в то же время обездвижить. И, боюсь, морально он тоже преобладает… не всегда! Но иногда, как, например, сейчас, бывает.
— Молчишь?.. — на громком выдохе протягивает слово Антон и, с неожиданной быстротой крутанувшись на месте, вдалбливает меня в дверь. Вжимает в деревянный массив своим грациозным, тренированным телом и нависает сверху несокрушимой скалой.
Надо вспомнить, как разговаривать. Срочно. К моему огромному изумлению, элементарная функция попросту удаляется из перечня способностей. Умение, которое никогда меня не подводило, становится неподвластным.
За дверью слышатся приближающиеся шаги.
— Таш, ты скоро? — Лиза дергает за дверную ручку.
Похититель моей ораторской сноровки смотрит с прищуром и победной улыбкой.
Он уверенно подается вперед и всасывает в рот мою нижнюю губу.
Я до последнего надеялась, что Антон блефует. Глумится, чтобы насладиться моим растерянным видом. Естественно, он кайфует. Одно другому не мешает. Воплощение кошмара лезет снова, только уже настойчиво пропихивает свой язык.
— Э-э-эм, а почему закрыто? — растерянно вопрошает подруга, будто размышляя вслух. По другую сторону она бормочет вполголоса, а по эту я мычу с протестующей интонацией, пробуя отпихнуть Куркова. Мне совершенно нечем дышать и невыносимо жарко. Порочным поцелуем с глубоким проникновением языка в мой рот Антон заживо меня плавит. Ноги почти не держат… — У вас… у тебя все хорошо? Таша?
Бог мой, это треш.
Антон страстно истязает мои губы, по-хозяйски исследуя мозолистыми широкими ладонями мои выпуклости и изгибы. Я почему-то не сопротивляюсь. Разумом — стопроцентно, но не телом. Если и проявляю признаки борьбы, то крайне слабые, почти незаметные. И с каждой секундой я отдаляюсь от реальности все дальше и дальше.
Антон сжимает мои бедра и рывком толкает к своему паху. Проводит ладонями вниз, обжигая мою кожу прикосновениями, и запускает сначала большие пальцы под подол платья, затем все остальные, и вновь скользит вверх. Медленно, мучительно медленно.
Что, блин, творится?
Мозг, включайся! Умоляю… родненький, давай.
В процессе яростной мольбы к собственной же рассудительности, очерненной распутными деяниями Антона Куркова, я понимаю, что проказник добрался до моих трусиков и начинает неторопливо стягивать их.
— Н-нет… — наконец, у меня прорезался голос!
— Сказал же, не остановлюсь, — рычит Антон, вжимаясь в меня сильнее.
— Ч-что ты хочешь? — все сделаю, лишь бы это прекратить.
— Тебя. Разве не очевидно?
— Тише ты!.. — я тяжело и часто дышу, тщетно пытаясь нормализовать работу легких. Такое чувство, будто их сдавливает под гидравлическим прессом. — За дверью Лиза стоит.
И его друзья…
— Похрен.
Сказал, как отрезал.
Ему на все похрен.
— М-м-м… — я на секунду закрываю глаза, громко сглатываю и откидываю голову назад. — Постой, постой. Пожалуйста. Давай… давай не будем. Ничего не будем, — произношу невпопад набор букв, толком не вникая в их суть. — Мне надо идти.
— Куда?
— Лиза пригласила на вечеринку.
— Какую? Где?
Я, конечно, могла бы дать четкий ответ, но по-прежнему недостаточно ясно соображаю, чтобы рыться в памяти в поисках наименования и адреса клуба.
— Не знаю. Я не знаю, Антон. Отвали, — небольшая словесная разминка помогает мне «отрезветь».
Я вновь отталкиваю сводного. Вяло пошатнувшись назад, он все-таки сохраняет изначальную позицию и вынимает одну руку из-под низа платья. Поднимает конечность, накрывает пятерней мою шею, плавно проводит огрубевшими пальцами по горлу вверх и сжимает подбородок.
— Тебе следует лучше сопротивляться мне, малышка. Иначе такими темпами я трахну тебя через пару дней. А это, — наклонив голову вбок, Антон поднимает уголок рта в кислой улыбке, — скучно.
Скотина.
— Обойдешься, — я заряжаю ему кулаком по груди. Затем еще раз, и еще.
Унизил. Опять.
— Да я бы тебя прямо сейчас поимел.
