Единственное, о чем могу думать, когда истекают секунды штрафа и я возвращаюсь на лед. Мыслями не здесь нахожусь и снова косячу.
– За атаку игрока сзади малым штрафом и десятиминутным дисциплинарным штрафом наказан Никита Лебедев…
Понурив голову, занимаю место на скамье. Снова получаю выговор и подзатыльник. Морщусь.
– Лебедев, твою мать! Такую игру засрал!
Закипает Степаныч. Оттягивает ворот олимпийки и приклеивается взглядом ко льду. На меня даже не смотрит, но я кожей чувствую его досаду. Хлещет, как пучком крапивы по голым ногам.
Матч вытаскиваем на соплях. Кое-как выгрызаем победу по буллитам и получаем знатную выволочку. Кто-то из пацанов даже краснеет от непечатных эпитетов тренера, я же покладисто принимаю поток брани. Киваю. Виноват.
– Умрете на следующей тренировке на земле!
Угрюмо заключает Степаныч и вылетает из раздевалки, громко хлопая дверью. Мы разбредаемся по разным углам. Со мной рядом пыхтит Дашкин двоюродный брат Сема. Стирает с шеи пот полотенцем и криво ухмыляется, разворачиваясь вполоборота.
– Ник, а ты че сегодня не в ногах? Пассию новую потерял? Так она не придет больше.
– Че ты несешь?
Вспыхиваю в мгновение ока. Хватаю Семена за грудки и придавливаю к стенке так жестко, что он начинает хрипеть. Пытается сбросить мои руки, но я лишь усиливаю давление, намереваясь выбить из него все и даже больше.
Встряхиваю пару раз. Держу жестко. Пацаны еле оттаскивают.
– С хрена ли она не придет? Говори.
– А я встретил ее до матча в фойе. Поделился условиями нашего спора. Она девочка умная, сообразила, – мстительно сплевывает на пол Сема и отступает на несколько шагов назад. На всякий случай прикрывает горло ладонью.
– Мудак ты, Семен.
– Э, нет. Это ты мудак, Ник. Думаешь, кинул мою сестру и последствий не будет? Даша не из тех, кого можно безнаказанно бросить.
Последнее, что слышу перед тем, как выскочить из раздевалки. Опрометью несусь к парковке и попутно пытаюсь дозвониться до Киры. Не отвечает.
Нахожу ее спустя пару часов на набережной в том месте, где мы впервые поцеловались. Она смотрит на воду, не мигая. Ветер треплет платиновые разметавшиеся волосы. Трогает подол короткого белого платья.
Яркое солнце слепит. Или это ослепляет ее красота?
Несколько минут не двигаюсь. Не могу оторвать ногу от асфальта до тех пор, пока Кира меня не замечает. Вздрагивает, как от озноба. Возмущенным огнем глаз прожигает.
– Не подходи ко мне, Лебедев! Не смей!
Только запрет этот меня и размораживает. Возвращает атрофированные функции организму. Подбрасывает с места и резко толкает вперед. Так, что я чуть не впечатываюсь носом в Кирин нос.
Сгребаю ее в кольцо рук. Не позволяю пошевелиться, хоть она и старается высвободиться. Понимает тщетность попыток. Впивается зубами в мое плечо, отчего острая боль возвращает трезвость рассудку.
– Отпусти.
– Не отпущу, пока не выслушаешь, – чеканю твердо и плотнее притискиваю ее к себе.
Колотит адски.
От ее запаха, забивающегося в ноздри, и вовсе уносит. С трудом концентрируюсь, чтобы выдавить из себя что-то мало-мальски членораздельное.
– Ты на меня поспорил. Что еще я должна знать?
– Хрень этот спор, ясно? Полная хрень. Да, поначалу это была глупая шутка. Только потом повело так, что мозги рядом с тобой не соображают. Прилип намертво. Втрескался. Разве не видишь?
Вытаскиваю из себя безусловное, только Кира продолжает сомневаться. Морщит высокий ровный лоб. Губу закусывает. Уточняет подозрительно.
– И с Дашей, хочешь сказать, больше не встречаешься?
– Нет. Мне ты нужна. Веришь?
– Нет.
Высекает хрипло, я же ее затыкаю. Запечатываю манящий рот поцелуем и по капле вливаю расплющивающие меня чувства. Дрожу, как сопливый пацан, и не сомневаюсь – сдохну, если сейчас ее отпущу.
Долго потом еще Киру убеждаю. Оглаживаю подушечками пальцев острые выпирающие позвонки. Верность свою подтверждаю – вытряхиваю содержимое телефона. Расслабляюсь только, когда Кира обмякает в моих руках и приникает щекой к груди.
Сам удивляюсь, как сильно втюрился в нее за какие-то две недели. Но то, что к ней испытываю, ни с чем несравнимо. И близко подобного не было. Поэтому и терять страшно. Такое не повторится.
Глава 16
Кира
Митино «дядь Никит» лупит по нервам так сильно, что невидимые струны рвутся с громким хлопком. Грудь заливает серной кислотой. Кажется, прыснувшая в кровь ядовитая субстанция громко потрескивает и начинает разъедать кости.
По крайней мере, внутри образуется пугающая пустота. Только медвежонок и спасает. Выцарапывает меня из этого ужасающего вакуума и заставляет отталкиваться от земли и в несколько шагов преодолевать разделяющие нас метры.
Лохматый. С клюшкой этой проклятой в руке. С блестящими серо-голубыми глазами, в которых отражается неподдельное счастье. Родной.
– Митя, солнышко. Мы ведь договаривались, что ты будешь больше лежать.
– Но я хорошо себя чувствую, мам, – привыкший к ежедневной физической активности, сын, конечно, упрямится, а меня на части растаскивает от беспокойства.
– Тебе нужен покой. Так велел врач.
– Но у меня, правда, ничего не болит, ма. Не могу я весь день валяться и смотреть в потолок.
Сурово поджимает губы Митя. Мне же никак не удается его переспорить, особенно когда Лебедев принимает не мою сторону. Оценив обстановку, Никита придвигается ближе ко мне и наклоняется, чтобы я одна могла слышать то, что он скажет.
– Его ведь не тошнит? Голова не кружится? Не запирай ребенка в четырех стенах.
Трезво рассуждает. А я с трудом призываю бушующий материнский инстинкт замолчать. За все это время медвежонок ни разу не пожаловался на плохое самочувствие или ухудшившийся аппетит. Да и со сном у него все в порядке. Нет у меня оснований, чтобы насильно уложить его в постель.
А тут у родителей свежий воздух. Двор свой. Зелени много.
Выдыхаю гулко. Постепенно усмиряю тревогу. С каким-то
