носок и обратно. Играючи отправляет меня в котел с кипящей магмой. Рядом с Никитой я отчего-то чувствую себя до жути беспомощной.
Попадаю в силки, расставленные ловким охотником. С места сдвинуться не могу.
– Кир…
– Я не буду препятствовать вашим встречам.
Опережаю безмолвный вопрос, застывший в проницательных серых глазах. Сиплю, как будто подхватила жестокую ангину. Сжимаю кулаки, вонзая ногти в кожу. Так пытаюсь удержаться на грани. Толкнет – повалюсь.
– Обещаешь?
– Обещаю, – прокашлявшись, выцарапываю твердо и с вызовом вздергиваю подбородок. – Только Митя пока не должен знать о том, что…
– Он мой сын.
Заканчивает за меня жестко Никита и в одно короткое движение уничтожает разделяющие нас сантиметры. Ладонями надавливает мне на плечи – словно каленым железом прижигает. Заполняет все пространство дурманящим ароматом, от которого у меня кружится голова.
– И до каких пор мы будем скрывать от него правду? Пока ему не исполнится восемнадцать?
Мазнув носом по моему виску, зло высекает Лебедев. Я же молюсь о каком-нибудь чуде. О спасительном обмороке. Об инопланетянах, которые прилетят, чтобы похитить меня и избавить от трудного разговора. На худой конец, об Апокалипсисе и пришествии антихриста, после которых не нужно будет ничего никому объяснять.
Но боги сегодня не на моей стороне. Черти, в общем-то, тоже.
Так что я вынужденно собираю по капле утраченную волю и осторожно дотрагиваюсь до пальцев Никиты, как будто это прикосновение способно что-то исправить.
– Пару-тройку недель. Может быть, месяц. Пусть Митя немного привыкнет к тебе.
– Хорошо.
После секундной паузы соглашается Лебедев и окончательно ввергает меня в ступор. Никита из прошлого наплевал бы на все мои просьбы с высокой колокольни и обязательно попер напролом. Никиту из настоящего я, похоже, совсем не знаю…
– Ну, и чего ты так на меня смотришь? Я не враг собственному сыну, Кира. И меньше всего хочу, чтобы он из-за моих поступков получил психологическую травму.
Сипло роняет Никита, чем окончательно сносит прохудившуюся плотину между нами.
Вода бурным потоком смывает все наносное. Заставляет обмениваться плохо читаемыми взглядами. Притягиваться друг к другу подобно разноименным зарядам. Обмениваться электричеством. И нещадно искрить.
– Не враг?
Переспрашиваю глупо, пока происходит этот обмен энергиями, и постигаю убийственную истину. Своим молчанием я ведь не только Лебедева лишила радостей отцовства – многое у медвежонка украла. И, хоть я не поступила бы иначе, обернись время вспять, все равно становится горько.
Горько настолько, что я тихо всхлипываю и обнимаю Никиту за талию. Пусть запоздало, но извиняюсь.
Теряюсь в шквале каких-то новых эмоций и тут же вздрагиваю от маминого окрика, доносящегося со двора.
– Кира, ты куда запропастилась? Контейнеры, захвати, пожалуйста.
Опутавшая нас магия в одно мгновение испаряется. Покраснев, я стремительно отлипаю от Лебедева и нервно выдвигаю ящики стола прежде, чем обнаружить треклятый пластик. Пробкой вылетаю в предусмотрительно распахнутую Никитой дверь и чувствую, как начинает печь между лопатками.
Нестерпимо. Остро. Болезненно.
– Держи.
Едва не споткнувшись, я передаю маме лоточки и отрешенно наблюдаю за тем, как она складывает в них картофель и голубцы. Отдельно упаковывает пирожки с капустой и с гордостью передает их Павлу, не забывая озвучить приглашение.
– Ты заезжай к нам почаще. В этом доме тебя всегда рады видеть.
И, если Григорьеву достается щедрая порция родительских тепла и ласки, то Лебедеву не перепадает ничего, кроме маминых укоризненно поджатых губ.
– А вас, молодой человек, мне бы хотелось больше никогда не встречать.
– Мама!
– Что, мама? На правду не обижаются.
Прибивает эта непрошеная забота. Выкачивает последние силы и провоцирует подступающую мигрень. Так что я устало тру виски и прикрываю веки, не замечая, как Никита широким шагом пересекает двор и ретируется вслед за Пашей. Не вижу, как они сталкиваются прямо в калитке, и не слышу, как жарко о чем-то спорят.
Различаю только рев двигателя за воротами несколько минут спустя и нехотя выплываю из вакуума туда, где меня ждет еще одна доза нотаций.
– Кира, не смей!
– Мам, да о чем ты вообще?
– Даже не вздумай простить своего босса. Я же вижу, как ты на него смотришь.
– Да как я на него смотрю?!
– Как будто ничего не было семь лет назад. Забыла, как ревела ночами в подушку и сопли вытирала? Так я напомню!
– Хватит, мама! Не надо.
Зажимаю ладонями уши от гневной тирады, растаскивающей меня на части, и сбегаю в свою комнату. Мама может быть хоть сто раз права, но сейчас я нуждаюсь в покое и тишине.
Проклясть себя и распять я успею и завтра.
Глава 17
Никита
– У меня есть сын.
Повторяю, пока выкручиваю руль, и сам себе не верю.
Парнишка с озорной улыбкой и огромными серо-голубыми глазами. Энергичный, общительный. Влюбленный в хоккей так же, как и я.
Мечта любого отца.
– Митя – мой сын.
От набирающего силу рефрена крепко щемит под ребрами. Разрушительные спирали вихрятся за грудиной. Ломают старое и одновременно наполняют сосуд чем-то неизведанным.
Надежда брезжит на горизонте. Жизнь больше не кажется прожитой зря – она обретает новый смысл. Где-то там, в области лопаток проклевываются крылья, готовые расправиться и унести меня ввысь.
Теперь хочется сделать все правильно. Разрубить гордиев узел. Поступить по совести. Не оставлять за спиной недомолвок.
Так что я записываю Даше голосовое и заезжаю в любимый ею ресторан грузинской кухни.
– Мне, пожалуйста, хачапури по-аджарски, ачму, запеченные баклажаны с грецким орехом…
Озвучиваю внушительный список и сажусь за столик у окна – ждать, пока повар приготовит заказ и официантка вынесет два больших бумажных пакета.
Сейчас время походит на бусины, нанизанные на
