кассира дрожал. Краем глаза я заметил, что он не потянулся за телефоном. А еще я понял, что он уставился на мою руку – на туз пик, изображенный на тыльной стороне.
Забавно. Я хмыкнул.
– Честное слово, никакой анонимности. Не надо было вообще бить татуху, портит мне все веселье.
– Я… – пролепетал кассир, – я не знал, кто она, черт возьми!
– Я бы забрал твою лапу, – сказал я, прогуливаясь по помещению и поливая бензином полки, дверцы холодильников, стойку с порнушными журналами. – Но неохота грязь разводить. У меня и ножа-то подходящего нет.
Кассир не шелохнулся. Он уже обильно потел.
– У тебя есть страховка, Дэвид?
Он сглотнул.
– Конечно.
Магазинчик наполнился запахом бензина. Я бросил пустую канистру на пол и взял с полки зажигалку «Зиппо». Иронично, но ее бока как раз украшали тузы пик. Я прикинул в уме расположение и класс заведения.
– Ты не запамятовал? Точно?
– Д-да.
Я вытащил из кармана сигарету и зажал ее в зубах. Уголки губ тронула мрачная улыбка.
– Значит, правильнее сказать, что у тебя была страховка.
– Подождите, – умоляюще сказал он. – Мне очень жаль. Давайте я извинюсь…
Но его слова превратились в моей голове в белый шум, в булькающий, раздражающий звук. Стоя перед стеклянными дверями, я поджег сигарету и затянулся. Искорка вспыхнула на кончике, никотин хлынул в кровь.
С ленивым, надменным взглядом, который сделал меня знаменитым, я повернулся к вытаращившемуся и окоченевшему кассиру:
– Если у тебя есть черный выход, советую о нем вспомнить.
Я выдохнул облако дыма, и кассир испарился, поскальзываясь на бензине всю дорогу до подсобки. Прежде чем он успел до нее добежать, я швырнул сигарету на ламинат, в тайне надеясь, что Дэвид не окажется быстрее, чем я предполагал.
Через пару секунд колокольчик над головой звякнул, старые стеклянные двери захлопнулись за моей спиной. Я сунул руки в карманы. Туман охладил лицо, позвоночник лизнуло тепло пожара.
Старенький «Пронто» вспыхнул, как новогодняя елка.
Глава четырнадцатая
Те мелодии, что слышат, могут быть сладки,
Но неуслышанные – слаще…
– Джон Китс [43] –
Елена
– Папа́, буду благодарна, если в следующий раз ты пришлешь за мной кого угодно – действительно кого угодно, – но только не Николаса. – Я стояла в дверях отцовского кабинета, закинув сумку на плечо. Когда Николас припарковал машину, я немедленно направилась прямиком к папа́.
Я уже чувствовала себя опозоренной случившимся. Я не из тех девушек, которые жаждут быть спасенными или отомщенными, я просто хотела забыть произошедшее как страшный сон. И не могла это сделать, поскольку Николас сжег заправку дотла. Теперь в голову впечаталось вечное напоминание в виде обгоревших обломков – и, возможно, тела. Я не видела, чтобы кассир успел выбежать. Да, он похотливый извращенец, но заслуживал ли он сгореть заживо?
В горле встал ком.
Папа́ отложил ручку и впервые за долгое время одарил меня взглядом, значащим «я вас слушаю».
– И почему?
Я скрестила руки на груди и ответила:
– Папа́, он психопат. – В этот момент по спине пробежали предупреждающие мурашки, а отцовский взгляд переместился куда-то выше моей головы.
Вероятно, Николас гулял по нашему дому, как по своему собственному.
По дороге сюда я не проронила ни слова, однако и он не пытался завести беседу. Что ж, сначала он угрожает мне по поводу Тайлера, потом я его практически целую, а затем смотрю на пожар на бензоколонке в зеркале машины, пока Николас увозит меня прочь… Он жутко бесил меня.
После поцелуя мне захотелось большего, причем еще сильнее, чем когда-либо в жизни, а ведь Николас меня даже не коснулся. Я ненавидела это ощущение. Оно заставляло меня осознавать, что я разрушила жизнь человека из-за бессмысленной, дурацкой прихоти.
Папа́ вскинул брови, переваривая мои слова, и, что удивительно, засмеялся.
– Туз, я ни разу не слышал таких обвинений от дочери. Что скажешь?
Николас стоял так близко, что мои волосы, собранные в хвост, касались его груди. Я с раздражением отметила, что ему вообще не знакомо правило соблюдения личных границ… странно, но одновременно я игнорировала головокружительное желание сделать шаг назад и прижаться к нему спиной.
– Ее облапал кассир, – безразлично ответил Руссо. – Поэтому я сжег его лавку… и, возможно, его самого.
Взгляд отца похолодел.
– И кто может быть настолько глуп, чтобы тронуть мою дочь?
«Оскар Перес, каждый раз, когда ты его приглашаешь…»
– Уже никто, даже если он выбрался оттуда.
– Отлично, – рыкнул папа́, – будем надеяться, что не выбрался.
На что я надеялась?
– Нико, нам надо поговорить, если у тебя есть минута. Елена, загляни к Бенито на кухню, проверь, жив ли он еще.
Я захлопала ресницами.
– Что?
– Его сегодня подстрелили. Хотя, похоже, это тебя волнует меньше, чем то, кто привез тебя домой.
Я нахмурилась.
Задетая отцовской подколкой, я резко развернулась, совершенно забыв про Николаса. Я врезалась в него и оперлась ладонью о твердый живот, чтобы поймать равновесие. Жар просочился сквозь ткань одежды и впитался в мою ладонь. Боже, ну и печка! Я невольно сжала пальцы на его мускулах, прежде чем шагнуть назад.
– Я считаю, тебя надо было назвать Неуклюжей Абелли, – недовольно буркнул Николас.
Я сверкнула глазами.
– Очень мило.
Его губы тронула тень искренней улыбки, однако он схватил меня за локоть, грубо выставил за порог и захлопнул дверь папиного кабинета.
Я передернула плечами, стряхнув щекотное ощущение тепла, которое оставили его пальцы, и направилась по коридору на кухню. Я понимала, что Бенито будет жить. Однако, открыв дверь, я застыла как вкопанная при виде весьма откровенного зрелища.
Бенито облокотился о столешницу и прижал к плечу полотенце, а Габриэлла, которой вообще не следовало находиться здесь в столь поздний час, целовала его
