на друга, мну в кулаке ее трусики. Она в нескольких сантиметрах от меня, без белья.
Хочу встать и перестрелять тут все люстры, и чтобы все к черту отсюда свалили.
А я уложу ее на стол.
И мы всю ночь будем трахаться.
Да.
— Демьян, вы заказывать будете? – влез в мои мысли грудной голос Ларисы, и я усилием перевел глаза на официанта.
— Да. Мясо буду.
— Мужчины всегда едят мясо, Алина, – по-светски заметила Лариса и покачала в бокале вино. — Мой Ян…
— Лара, – тот мягко перебил ее, пожал руку.
И она замолчала.
С интересом посмотрел на парочку.
Нашелся все-таки человек, который может заткнуть эту трещотку, поразительно. Они пошептались и Лариса, сморщившись, выпрямилась на стуле.
— Ладно, – она проводила взглядом официанта и сложила ладони на столе. — Демьян, время – деньги, мы с тобой оба это прекрасно понимаем. Ужин у нас не совсем семейный. Поэтому давай перейдем к делу.
— Не помню у нас общих дел, Лариса, – убрал трусики в карман и снова скользнул ладонью на голую ногу Алины.
Она даже не шелохнулась, ждала.
Сжал ее бедро, пальцами спустился к гладкому лобку.
— Потому, что ты расслабился, Демьян, – высказала мне эта пигалица и наклонилась над столом. — Вчера на вечере я общалась с серьезными людьми. И мне сделали очень хорошее предложение.
— Руки и сердца.
— Нет. Ты можешь нормально выслушать? – она психанула.
Я тоже.
Убрал руку и сжал угол столешницы.
— Лара, я не буду обсуждать с тобой дела. Никогда. Ты не умеешь их вести. Вопрос закрыт, – поднялся. — Я отойду.
Прошел по залу, толкнул дверь на балкон. Из кармана пиджака достал сигареты и щелкнул зажигалкой. Оперся на перила и посмотрел вниз, на заснеженную площадку перед отелем.
Первое января.
Три года назад Коваль в этот день вывез дочерей в загородный санаторий, на лыжах покататься. И я наблюдал, как Алина, в смешной шапке с белым помпоном круги наворачивает неподалеку от соснового бора, веселится и падает, снежками перебрасывается с младшей сестрой, Лара еще подростком была.
А вечером, в баре, к Алине подкатился какой-то мажор из отдыхающих. Угощал ее коктейлями и в уши песни лил, какая она красавица, распустил руки и по-хозяйски обнимал за талию.
Потом я ждал его в туалете.
Я ему руку сломал.
До сих пор этот хруст помню.
Тогда и понял, что болен.
Любовь – это болезнь иногда.
Скрипнула дверь, кто-то шагнул на балкон.
Молчит.
Не оборачиваясь, знаю, что это она, я давно ее чувствую. Снял пиджак и обернулся, набросил ей на плечи. Стянул ворот у ее горла, привлек к себе.
— Что пришла, любимая?
— Нельзя?
Она встала на носочки. Запрокинула голову.
— Ты домой хочешь? – спросила, помолчав.
— Хочу.
— Из-за меня сюда поехал?
— Да.
— А я из-за тебя уеду.
— Это как? – усмехнулся.
— Ты знаешь.
Знаю.
Вчера увидел. Что ее взгляд изменился. Три года я с мыслями о ней просыпался – и вот она моя, а у меня странное чувство – страх, я потерять боюсь.
Руками она осторожно пробирается по моей рубашке, сама обнимает. Смотрит смущенно, но не отстраняется, лицом ко мне тянется.
Наклонился к приоткрытым губам и схватил ее под ягодицы, Алина подпрыгнула, ногами обвила мои бедра.
Шагнул по балкону, спиной вжал ее в стену. Ветер гуляет под рубашкой и в ушах шумит, швыряет в нас снег, я жадно целую податливые губы.
Она отвечает, кусается и тонкими руками сдавливает мою шею.
Она без трусиков.
— Хочешь меня? — спросил ей в губы. Не дожидаясь ответа, поставил ее на ноги, развернул за бедра, толкнул дверь и ввалился в зал.
До дома не дотерплю, до машины бы дойти.
Добрались до холла, остановились у гардеробной.
— Демьян, – послышался позади знакомый голос менеджера Вероники. — Можно тебя на секундочку.
Тяжело переступать через себя. Тяжело принимать важные решения. Марка Демьян убил, с папой что-то не то тоже, и я должна бы держаться подальше, но…
Я решила дать нам шанс.
Раз уж в омут, то с головой, нужно всего-то решиться. И я решилась.
А тут эта… как её? На бейдже имя – Вероника.
— Демьян. Можно тебя на секундочку?
Она одета прилично, не надувает губы и сиськи не выпячивает. А взгляд кошачий. У меня опыта мало, а тот опыт, который самый важный, я не помню.
Но мы с Вероникой одного пола. Я тоже женщина, и нутром чую – у них было. И было не один раз. И не за ручку гуляли под дождем, под одним зонтиком.
У них был секс. И именно секс я вижу в глазах Вероники.
А еще знаю, что она не против повторить.
— Это важно, – нажала Вероника голосом.
Демьян нахмурился, отвел меня на парковку, открыл дверцу машины, и кивнул:
— Посиди пока, я скоро.
Дверца захлопнулась, раздался сигнал, и я осталась одна.
А Демьян возвращался к отелю.
К Веронике.
Меня одну оставил, в машине запер… как собаку! Как, мать ее, собаку!
— Не позволю так с собой обращаться, – попыталась открыть машину, но… не получилось! — Что за чертовщина?
Со стороны водителя то же самое – не открывается.
И правда запер. Сиди, Алина, и жди. Жди, пока я с бывшими общаюсь.
Или она не такая уж бывшая?
А что, если они сейчас поднимутся в номер? Или в подсобке запрутся? На это не нужны часы, достаточно десяти-пятнадцати минут. А я буду ждать. Пока Демьян ее трахает.
И так всю жизнь? Терпеть всех этих баб, и параллельно с ними ноги раздвигать?!
Глаза наполнились злыми слезами, но я не дала им пролиться. Шумно вдохнула, выдохнула, слезы высохли, а злость и обида лишь усилились.
Ненавижу!
С парковки отъехала одна машина, заехала другая. Люди сами собой распоряжаются. Куда хотят – едут, хотят – сидят в машине, хотят – выходят, а я даже такой малости лишена. Ну и пусть! Пусть Демьян делает, что хочет, пусть хоть кого трахает.
Вот только я с ним не буду. Уважение не менее важно, чем любовь.
Или похоть.
Я сидела, уставившись в одну точку. Гипнотизировала взглядом номер стоящей впереди машины, и представляла… разное. Как Демьян прижимает эту Веронику к стене, как она обвивает его бедра ногами, как он…
Убила бы!
Раздался щелчок, мелодичный
