развёл руками Демьян. Эстетически безупречными руками. Микеланджело с его Моисеем и словно проступающими под мрамором венами отдыхает. — Не знал, что это секрет.
— Нет, конечно. Какой уж тут секрет. Но я думала…
Она посмотрела на Демьяна, словно первый раз увидела.
Он развалился рядом на диване и выглядел как человек, которому всё равно. Которому, должно быть, всё равно, а выходило, что нет.
Зашипела открытая банка пива.
— Один умный мужик как-то сказал: «Подлинное сострадание заключается в том, чтобы вовсе не касаться больного места человека, когда он страдает», — сказал Демьян.
«Это «Отверженные» Виктор Гюго», — подумала Аврора, но перебивать не стала. Поразительно, что она тоже совсем недавно прочитала эту цитату.
— Ты не хотела, чтобы я знал, и я не знал. Я прекрасно понимаю, почему ты этого не хотела, — он отхлебнул, положил на журнальный столик ноги, скрестил.
«У него даже ступни красивые», — поймала себя на очередной плотоядной мысли Аврора. Она часто говорила Романовскому: глядя на потолок Сикстинской капеллы, рассматривая картины в галерее Уффици, млея перед скульптурой Каина Эдварда Роско Маллинса в ботаническом саду Глазго, что искусство — это про секс. Все эти обнажённые тела, совершенные формы, чувственные изгибы, напряжённые мышцы. Оргазм где-то рядом. Романовский, смеясь, возражал, что она им испорчена, имея в виду и себя, и искусство.
К счастью, Демьян не мог прочитать её мысли.
— Однажды много лет назад, у меня сгорел ресторан, — сказал он. — Самый первый. Самый любимый. В который я вложил всё: деньги, силы, душу, воплотил самые сокровенные мечты. Я открыл его в небольшом городке, где вырос. И когда он сгорел, проработав чуть больше двух лет, меня больше убивало не то, что я всё потерял, не то, что придётся начинать сначала, а бесконечные «жаль», «как жаль», «держись, мужик, нам так жаль». Никто не хотел, не пытался, да и не мог мне помочь, но при этом каждый считал свои долгом сказать, как ему жаль, а я вынужденно расшаркивался в ответ и, будучи в полном дерьме, тратил силы на тех, кому в принципе плевать.
Демьян закинул в рот солёный орешек. Аврора надкусила печенье. На вид оно казалось вкуснее.
— Тогда я был рад поддерживать отношения только с людьми, которые ничего не знают. Мои проблемы так и остались моими, и я понимал, что никто, кроме меня их не решит, но, по крайней мере, эти «незнающие люди» общались со мной, как с равным, а не сидели со скорбными лицами, боясь смотреть в глаза, словно я смертельно болен, совершил преступление или прилюдно обосрался.
— И как ты выкрутился?
Аврора подула на остывающий чай и сделала крошечный глоток, лишь бы смыть вкус ужасного печенья, словно из речного песка с сахаром. Чай оказался ароматным, крепким и вкусным.
— Да никак, — хмыкнул Демьян. — Уехал в Питер. И начал всё сначала. Нашёл работу. Единомышленников. Встречался с ними, узнавал что-то новое, ездил смотрел у кого что как устроено. Перевёз мать с сестрой. Взял кредит и пошёл искать подходящее здание. Поэтому да, я тебя понимаю. Это, конечно, не одно и то же: сгоревший ресторан и погибший человек. И, слава богу, в моём пожаре никто не пострадал. Но что ты чувствуешь, мне близко. Поэтому мой вопрос: почему ты? Каждый день в операционных умирают люди. Почему именно ты стала козлом отпущения?
— Наверно, мне не повезло, — Аврора пожала плечами.
— То есть ты об этом не думала? — уточнил Демьян, давая понять, что смотрит на это иначе.
Ещё глоток чая смочил горло. Чашка с эмблемой гостиницы вернулась на блюдце.
Аврора кивнула.
— Пожалуй, я думала о чём угодно, только не об этом.
— Тогда можем подумать вместе. Как тебе идея? — улыбнулся Демьян.
— Не так заманчиво, как закрыть глаза и довериться, — улыбнулась она в ответ, а потом посмотрела на часы. — Но мне, к сожалению, пора. Видеосвязь с адвокатом. А ещё до дома надо добраться.
Демьян встал, звук его шагов скрадывал мягкий зелёный ковролин.
Аврора гадала, зачем он пошёл в спальню.
Кораблёв вернулся с ноутбуком в руках.
— Вот тебе видеосвязь, — открыл его на столе.
— Не хочешь меня отпускать? — усмехнулась Аврора, когда Демьян сел рядом.
Он ткнулся лицом в её шею. Вдохнул запах.
— Нет. Это настолько заметно?
— Совсем не заметно, даже наоборот, — закрыла Аврора глаза.
От него вкусно пахло. С ним уютно. Но теперь он пугал Аврору тем, как она на него реагирует, и своей неожиданной заинтересованностью. Аврора пока не решилась сказать, что купила на завтра билеты на экскурсию. Даже настроилась, что поедет одна, ожидая, что после секса Демьян потеряет к ней всякий интерес. Но как-то всё шло не так.
Демьян забрал у неё кружку, в которую она вцепилась, как утопающий в спасательный круг. Подхватил за шею.
Этот поцелуй точно должен был перейти в другую плоскость. И Аврора, конечно, имела в виду горизонтальную. А в итоге оказалась у Кораблёва на коленях. И окончательно потеряла голову.
— Удивительное чувство, когда с каждым разом тебя хочется всё сильнее, — честно призналась она, ткнувшись в его голое мокрое плечо. И третий раз за вечер не показалось много.
— Не представляешь, как это приятно слышать, когда чувствуешь то же самое, — откинулся затылком к спинке дивана Демьян.
У неё зазвонил телефон.
— Ответь, дай мне телефон и иди одевайся, — Демьян через голову натянул застёгнутую рубашку, — а я пока организую вам видеосвязь.
Хорошо, что Аврора бледнела легче, чем краснела, а то адвокату пришлось бы наблюдать её пунцовые щёки и алые уши. Наверное, блеск в глазах, что она видела в зеркале ванной, приводя себя в порядок, ей бы скрыть не удалось, но что-то Авроре подсказывало: едва начнут говорить, он сам потускнеет, пропадёт, исчезнет как прекрасное воспоминание.
— Давайте ещё раз, Аврора Андреевна, — сказал адвокат, глядя в бумаги, когда дежурная часть с приветствиями осталась позади. — Я правильно понял: вы не могли не видеть результаты анализов пациента?
— Конечно, — кивнула Аврора.
— Угу. Свёртываемость крови, количество эритроцитов и лейкоцитов. Вы знаете, какими должны быть эти показатели, если в лаборатории, например, не подчеркнут, как здесь, — развернул он к камере лист, исчёрканный красным карандашом, — и не обратят ваше внимание, что
