Раздраженная, я кричу:
— До свидания, Эйдан!
С другой стороны двери доносится тихий смех.
— Увидимся позже, Кайла.
Я спускаюсь по лестнице на парковку, удивляясь, почему он никогда не говорит «до свидания» и почему он избегал моих вопросов об этом оба раза.
Еще больше загадок, чтобы пополнить мою коллекцию.
Я погружена в свои мысли, когда сажусь в машину и запускаю ее, но замираю, когда замечаю, что лежит на приборной панели над рулевым колесом.
Никель «буффало» D-типа 1937 года выпуска.
21
Я смотрю на монету с трепещущим сердцем, а мой разум отшатывается от зрелища так, как будто заметил гремучую змею.
Через некоторое время, собравшись с духом, я тянусь к ней дрожащей рукой. В моих пальцах она кажется ненормально холодной, как будто ее хранили в морозилке.
Но она не была в морозилке. Она была там, где я ее оставила — в ящике моего офисного стола.
И теперь она здесь.
В моей машине.
Машине, припаркованной возле бара, над которым живет Эйдан.
Я оглядываюсь по сторонам, но никого не вижу. Парковка и тротуары пустынны. Вдоль улицы — несколько машин, но они примерно в квартале отсюда, рядом с пекарней.
По-настоящему испугавшись, я снова смотрю на монету.
Произошло одно из двух. Либо я взяла ее из ящика стола и положила на приборную панель, забыв об этом. Либо кто-то другой взял ее из ящика и оставил здесь, чтобы я ее нашла.
Что не имеет никакого смысла. Кто мог это сделать? И почему?
Задрожав, я опускаю монету в подстаканник между передними сиденьями и тянусь к пассажирскому сиденью за своей сумочкой. Я только вчера вечером взяла с собой ключ от дома Эйдана, но теперь я не могу быть уверена, заперла я двери машины или нет. Я разблокировала их минуту назад?
Я не знаю. Я не помню.
Как я могу не помнить?
Пока я роюсь в сумочке в поисках мобильного телефона, во мне нарастает паника. Я перехожу к приложению безопасности и загружаю его. И чертыхаюсь, когда понимаю, что мне придется перемотать примерно двенадцать часов видеопотока, чтобы посмотреть, был ли кто-нибудь в доме, пока меня не было.
— Но этого не может быть, — шепчу я. — Сработала бы сигнализация.
Это означает, что мне бы позвонили из охранной компании Джейка, но звонков нет. Уведомления пусты.
Так что единственное адекватное объяснение заключается в том, что я оставила монету здесь и забыла.
Я прислоняюсь лбом к рулю, закрываю глаза и делаю глубокие вдохи, стараясь дышать размеренно.
Эта проблема с памятью, должно быть, вызвана чем-то большим, чем просто стрессом, но я крайне настороженно отношусь к врачам. Смерть обоих моих родителей — следствие неправильно поставленного диагноза. Моей матери — когда ее врач ошибочно диагностировал симптомы рака легких как астму. И отца — когда врач сказал, что боли в груди, которые он испытывал в течение последних двенадцати часов, не более чем изжога. Врач прописал антациды, когда на самом деле виновником был сердечный приступ. К тому времени, когда папу доставили в отделение неотложной помощи, было уже слишком поздно.
И разве я не читала где-то, что большинство смертельных инфекций «живет» в больницах?
— Тебе нужна помощь, — говорю я себе. — Перестань рационализировать.
Но что бы я вообще сказала врачу?
«Привет, я Кайла! Я слышу странные звуки в своем доме, банки вылетают из кухонных шкафов сами по себе, в моей памяти дыр больше, чем в дуршлаге, у меня появился друг по переписке из тюрьмы, и через три недели после смерти мужа я завела горячий сексуальный роман с мужчиной, который называет меня своей зайкой!
И давайте не будем забывать таинственно появившуюся монету и странного парня в шляпе, который шпионил за мной из-за дерева и не оставил никаких следов. В грязи.
Психбольница, жди!»
Просто дыши, Кайла. Просто успокойся и дыши.
Уже вернувшись домой, я в тревоге проверяю, включила перед уходом сигнализацию или нет. Но она работает так, как должна. Я ввожу код, чтобы сбросить настройки, а затем стою в прихожей, прислушиваясь.
Для чего, я не знаю.
В доме царит тишина. Оказавшись в кухне, я почти ожидаю увидеть еще больше открытых ящиков и шкафчиков, но все в порядке. Я хожу из комнаты в комнату, проверяя вещи, пока не убеждаюсь, что в шкафах и за дверями не прячутся страшилища.
Только на самом деле мне неспокойно. У меня паранойя, и я не знаю, что с этим делать.
Поэтому я делаю то, что сделал бы любой разумный человек — наливаю себе бокал вина.
Затем запираюсь в кабинете и заставляю себя работать, игнорируя тот тревожный факт, что я пью вино утром и пытаюсь притвориться, что это нормально. Но ведь все знают, что отрицание пристрастий к алкоголю — красный флаг.
— О, кого это волнует? — бормочу я, уставившись на свои наброски. — У меня есть другие поводы для беспокойства.
Через час я сдаюсь. Я роняю карандаш и тру глаза, затем иду на кухню и наполняю бокал вином. Прислонившись к стойке, я нажимаю кнопку перемотки в приложении безопасности на своем телефоне и просматриваю видео на высокой скорости.
У меня плохое предчувствие, что ежедневный просмотр записей с камеры вот-вот станет моим новым хобби.
Требуется некоторое время, чтобы просмотреть все с момента, как я ушла прошлой ночью, и до моего возвращения сегодня утром, но я не нахожу ничего необычного. Около рассвета две белки гнались друг за другом по подъездной дорожке. Сразу после полуночи толстый енот выбрался из-под поленницы на заднем крыльце и скрылся в темноте. В остальном все было по-прежнему.
Только когда я возвращаюсь в свой кабинет с очередным бокалом вина, я вижу кое-что интересное.
Маленький светловолосый мальчик лет пяти-шести играет один на лужайке за домом. Одетый в красную куртку, брюки в тон и желтые непромокаемые ботинки. Он ухмыляется, бегает вокруг, гоняясь за листьями и подбрасывая их в воздух. В какой-то момент он падает, кричит от смеха, уткнувшись лицом в траву, затем перекатывается и машет небу.
Интересно, говорю я себе, глядя на него в окно, это новые соседи? Или, может быть, чей-то внук приехал к бабушке? Я не могу вспомнить никого поблизости, у кого были бы маленькие дети.
Но почему мать мальчика решила, что позволить ребенку поиграть на лужайке у меня за домом — хорошая идея? Дом стоит посреди двух акров леса. Нужно постараться, чтобы попасть сюда. Если только они не гуляли по пляжу. И вообще, где его мать? Поблизости нет ни одного взрослого. Просто этот веселый маленький дошкольник рвет мою траву.
Вздохнув, я ставлю бокал с вином на стол и выхожу из комнаты. Я прохожу через кухню, прачечную, затем через гараж и выхожу через боковую дверь на задний двор.
Однако когда я оглядываюсь, ребенка нет.
Я кричу:
— Эй? Здесь есть кто-нибудь?
Единственный ответ, который я получаю — одинокий крик чайки, кружащей высоко над головой.
Продрогшая, потому что забыла надеть куртку, я обхожу дом с тыльной стороны и смотрю вниз, на улицу. Никого нет. Подъездная дорожка пуста. Я оглядываюсь на пляж, но он тоже пуст. Как и лес по обе стороны от дома.
Раздраженная, я бормочу:
— Куда ты делся, маленький засранец?
Последнее, что мне нужно, это чтобы какой-нибудь тупой мальчишка сломал ногу, споткнувшись о камень на моей территории. Я прямо вижу, как надвигается на меня судебный процесс.
Я трачу еще пятнадцать минут на поиски, затем сдаюсь и возвращаюсь в дом за еще одним бокалом вина. Затем мне приходит в голову идея просмотреть запись с камеры за последние полчаса, чтобы узнать, куда делся маленький блондинчик.
Но когда я открываю приложение, все, что я получаю, — это статика. На экране не видно ничего, кроме пикселизированного снега.
Здорово. Система безопасности работает так же хорошо, как и электрика. Может быть, мне стоит просто продать это место и переехать.
Чувствуя себя побежденной, я возвращаюсь к своему столу и работаю до конца дня.
