звучит. Киаран. Сильный. Благородный.
Женщина кивнула, ее глаза все еще были полны осторожности.
— С, а не К. Это значит…
— Маленький темный, — или, более буквально, черный. Я был серым, а он — черным. Это было похоже на проклятие, и я ненавидел Сэди за то, что она отметила его этой темнотой, прежде чем у него появился шанс стать кем-то другим, кем-то большим.
Она коротко изучила меня, затем посмотрела на него. Для невидящего глаза выражение ее лица ничего не выдавало. Ее мысли были ее собственными. Но я знал, что она делает. Она сравнивала его со мной.
Она подняла на меня глаза.
— Заходите в дом.
Она старалась казаться спокойной, но я услышал в ее тоне неприкрытые эмоции. Она волновалась. Я видел это в ее глазах. Она была его опекуном, его другом, его матерью в течение двенадцати лет. А потом появился я, и она понятия не имела, зачем я здесь и чего от меня ожидать.
Внутри коттедж был большим, открытым и гостеприимным. Огромное кресло и светло-коричневый диван стояли по бокам большого каменного камина. В открытой кухне на круглом столе для завтрака были разбросаны книги. Вокруг пахло свежеиспеченным хлебом к чаю, который лежал на кухонном столе.
Это был его дом. Мой сын вырос здесь. Я впитывал все это, внезапно забеспокоившись, что никакие земли, лошади или модные вещи не сравнятся с уютом настоящего дома.
Могу ли я сделать свой дом домом?
Для него — да.
Киаран сел в кресло.
— Ее Величество знает, что Вы здесь?
— Как, по-твоему, я нашел тебя? — я указал на одну сторону дивана. — Можно?
Женщина кивнула, затем села на противоположную сторону.
— Откуда вы знаете королеву? — спросил он.
Я сел, не сводя с него взгляда. Он был высоким. Во всяком случае, он казался высоким. Не то чтобы я знал много двенадцатилетних мальчиков, с которыми его можно было бы сравнить. Его лицо было сильным и зрелым, а не круглым и молодым, как я ожидал. Он был одет в серые шорты и белое поло, изысканные для его возраста, подходящие молодому парню для ношения в загородном доме в глуши.
— Я знаю ее очень давно. С тех пор, как она была в твоем возрасте, — сказал я ему.
— Правда?
— Да, — я обдумал свои следующие слова. — Тогда она была другой, — я скучал по той девушке, по той, которую я кормил с ложечки краханом (прим. традиционный шотландский десерт из смеси взбитых сливок, виски, мёда, малины и обжаренных овсяных хлопьев), пока мы устраивали пикник в саду. Я слизывал крем с ее губ, а потом сухо трахал ее на фоне конюшни.
— Как тебя зовут?
Я не винил его за вопросы. Я ожидал большего, более жесткого, чем это.
— Грей.
Он откинулся в кресле, обработал мой ответ, изучил мое лицо.
— Она как-то говорила о тебе. Она сказала, что я выгляжу так же, как ты. Король велел ей никогда больше так не говорить.
Она рассказала ему обо мне. Это было простое утверждение, но осознание того, что она это сказала, вдохнуло в меня новую жизнь. Она сказала ему, что он похож на меня. Она назвала ему мое имя.
Я хотел рассказать ему все. Он заслуживал правды — всей правды. У него уже столько всего отняли. Я должен был рассказать ему хотя бы правду.
— Почему ты так думаешь? То, что ты похож на меня, я имею в виду.
Он пожал плечами.
— Тебе кто-нибудь рассказывал о твоем отце?
— Да. Они говорили, что он сидел в тюрьме за плохие поступки, — в его голосе был намек на уязвимость, в глазах — голубых глазах, печальных глазах, моих глазах — плескалась боль.
Женщина на другом конце дивана прочистила горло, как будто он сказал что-то, чего не должен был говорить. Им не нужно было ничего от меня скрывать. Я не представлял угрозы, несмотря на то, каким меня выставили Сэди и Уинстон.
— Ты когда-нибудь открывал шипучий напиток, и пена выливалась через верх, создавая беспорядок?
Он кивнул, молча.
— Или выходил на улицу поиграть и спотыкался о бревно или падал в яму?
Еще один кивок.
— Ты не встряхивал напиток и не клал туда бревно, но в итоге ты оказался в беспорядке или поцарапал коленку из-за того, что не мог контролировать, — я наклонился вперед, упираясь локтями в колени и глядя ему в глаза. — Ты спросил, знает ли королева, что я здесь, но ты никогда не спрашивал почему.
— Почему ты здесь?
Я присел на край дивана, как можно ближе к нему.
— Потому что я достаточно долго не знал тебя. Потому что я твой отец. И я действительно попал в тюрьму. Но это было что-то вроде того, что я только что объяснил, что-то, что я не мог контролировать, — и в тот день, когда я вышел, я поклялся, что никто и ничто больше не будет иметь надо мной власти.
— Так вот почему вы никогда не приходили? Вы были в тюрьме?
Я мог бы солгать. Возможно, мне следовало бы. Но быть здесь, смотреть на него, видеть себя в нем, знать все годы, которые я пропустил, заставляло меня злиться. Возможно, я не способен быть героем, в котором он нуждался, но я отказывался быть его злодеем.
— Я никогда не приходил, потому что никогда не знал.
— О, — сказал он мягко, тихо, как будто понял, что был секретом, и это перевернуло мое сердце, чертовски переломило его.
Я соскользнул с дивана и присел на корточки перед его креслом.
— Но теперь я знаю, и я хотел бы взять тебя к себе домой на некоторое время. Если тебе там понравится, ты сможешь оставаться там столько, сколько захочешь.
— А как же Исла?
Исла. Значит, так ее звали.
Я взглянул через плечо на женщину, глаза которой были полны слез.
— Исла тоже может приехать, — она была для него постоянной, знакомой. Он нуждался в ней. Но это не значит, что я не проведу проверку, чтобы убедиться, что она та, за кого себя выдает.
Киаран улыбнулся, кивнув. Она была небольшой, но искренней.
— Хорошо. Думаю, мне бы это понравилось.
Я бы тоже этого хотел.
— Тебе просто нужно принести свои любимые вещи. Остальное мы купим, когда приедем.
В следующие несколько месяцев я проводил каждый день, каждый час, каждую свободную минуту, знакомясь со своим сыном. Я познакомил его с лошадьми так же,
