– Э-э-э… – произнесла я слишком громко для кинотеатра и уставилась на экран. Но тут же почувствовала осторожное прикосновение: на мою руку легла теплая ладонь, и наши пальцы сами собой переплелись. Сердце екнуло и дернулось из груди, но умереть от инфаркта я не успела – Тим так же осторожно убрал свою руку. И я поняла, тем самым он говорил: «Ты знаешь, как я к тебе отношусь, все осталось по-прежнему…» Возможно, он не хотел меня торопить, потому что видел те подводные камни, на которые я специально (чтобы не омрачать радость) не обращала внимания. Видел и давал мне возможность хорошенько подумать.
И я стала думать.
Первое. Вообще ничего не ясно.
Второе. Если станет ясно, то дом Ланье точно взорвется. Взорвется от крика Эдиты Павловны.
Третье. Нужно время. Если размышлять, как взрослая, то… Да, нужно время. Собственно, еще ничего не произошло.
Четвертое. Из-за меня у Тима могут быть неприятности. Этого не должно случиться.
Пятое…
Стоп! Я чуть не хлопнула себя ладонью по лбу. «Не торопись и не упадешь» – вечная фраза Шелаева.
«Я имею ровно такое же право на счастье, как и другие, и это счастье всегда в моих руках (возможно, частично – еще и в руках другого человека). Сейчас я не хочу думать ни о чем плохом. Плохое уже было в моей жизни… Пусть один день просто сменяет другой. Пусть… – Я улыбнулась. – И нужно сделать все, чтобы Тиму из-за меня не досталось. Хотя бы до той минуты, когда…»
Зная, что мою фантазию лучше остановить пораньше, я нарочно оборвала поток мыслей. Тим всего лишь дотронулся до моей руки, всего лишь дотронулся…
«Но я хочу быть с ним! Очень хочу…»
После сеанса мы немного прогулялись по улицам, потом позвонила Нина Филипповна, и я ей сообщила, что была в кино и скоро приеду. Теплый вечер окутывал меня со всех сторон, робкое чувство дрожало в каждом позвонке, неведомая сила (а может, и очень даже ведомая) толкала к Тиму. Я, точно хрупкий бумажный кораблик, неслась по волнам к тому берегу, на котором, как я надеялась, царят мир и покой, где все настоящее…
– Как там трубы? Здорово дом затопило? – спросила я, когда мы возвращались к машине.
– Нет, пострадала лишь кухня. Эдита Павловна мужественно перенесла эту катастрофу.
– А что она сказала?
– Пообещала сгноить в казематах всего-то трех рабочих. Потом вышла на улицу, посмотрела на церковь, тяжело вздохнула и сообщила, что считает виноватым только мастера. Наверное, мне придется дежурить там целую неделю, пока полы не приведут в порядок. Как поживает Семен Германович? – Тим небрежно сменил тему.
Я поняла, о чем он спрашивает, и ответила тоже небрежно и туманно:
– Да вроде нормально.
Вопрос означал, что Тим заботится обо мне, и от осознания этого факта в груди стало очень тепло. Именно он спас меня от пьяных приставаний дяди, и моя благодарность не знала границ. Я вспомнила, как Тим тогда обнял меня, погладил по голове, как много было участия в его сдержанных действиях и словах…
Мы сели в машину и поехали по улицам, освещенным фонарями и рекламой. Увы, свидание подходило к концу.
– Останови, пожалуйста, позади дома, – произнесла я, когда наше молчание затянулось.
– Настя… – начал Тим и замолчал. – Помнишь, я говорил, что ты всегда можешь рассчитывать на меня?
– Да, – сипло, потеряв голос, ответила я, надеясь услышать нечто значимое и приятное, то, что сделает мои крылья еще длиннее и крепче.
– Помни об этом всегда, ладно? Мне важно, чтобы ты помнила.
О! Да разве можно такое забыть! «Почему же, почему же это обещание нельзя написать крупными буквами на небе и потом каждый вечер и каждую ночь читать, глядя на россыпи точечных звезд?!»
– Я тебе тоже хочу сказать кое-что… – начала я и осеклась.
Тим остановил машину и повернулся ко мне.
– Да? – его губы дрогнули в улыбке. – Говори, загадочная Анастасия Ланье, я тебя внимательно слушаю.
Набрав в легкие побольше наэлектризованного воздуха, отыскав в душе достаточно смелости на отчаянный подвиг, я заглянула в глаза человеку, одно присутствие которого вселяло в меня надежду на счастье, и произнесла то, что не могла уже держать в себе:
– Ты мне очень нравишься…
Не дожидаясь реакции на признание, я пулей вылетела из машины и устремилась к дверям дома. И пока неслась как угорелая, прислушивалась: затарахтит двигатель или нет?
Но, похоже, машина не тронулась с места. Наверное, не только мне нужно было прийти в себя.
* * *
Утром разразился скандал, в котором косвенно была виновата и я. Начав активные приготовления к вечеринке «Браво-Бис», Лера сразу же потребовала у бабушки обещанное, а именно: ожерелье Екатерины Второй. На первом этаже в зале царила нервная атмосфера, и большая часть стрел летела в мою сторону. Кора делала вид, будто ее это не касается, Эдита Павловна демонстрировала чудеса терпения, а я сидела в кресле и мечтала об окончании собрания, посвященного символу дома Ланье, «Браво-Бис» и справедливости.
– Я должна его надеть, а иначе нечестно!
– Это не побрякушка. Такую дорогую и значимую вещь должен представлять один человек, – сохраняя спокойствие, ровно отвечала Эдита Павловна, но опустившиеся уголки губ свидетельствовали о подступившем раздражении.
– Конечно, Настя! Отлично! Все ей! И никого не интересует, что от нее до сих пор пахнет деревней!
– Валерия, – грозно произнесла бабушка.
– Ты обещала!
– Нет, я сказала «посмотрим».
– Зачем же ты говорила «посмотрим», если не собиралась мне его давать? – гнула Лера, с негодованием всплескивая руками.
– Чтобы ты, наконец, успокоилась, вот зачем! – повысила голос Эдита Павловна. – Мне надоели твои капризы, я слушаю их с утра до вечера. Куда бы мы ни поехали, ты постоянно тянешься то к коктейлям, то к шампанскому. Вспомни о достоинстве, Валерия! Вспомни, из какой ты семьи!
– Я тебе тоже всегда об этом говорю, – вмешалась Кора, не поднимая глаз на дочь. Пальцы с длинными ухоженными ногтями, покрытыми красным лаком, быстро листали страницы глянцевого журнала: картинки с моделями сменялись, лишь изредка вызывая интерес моей тети.
– Я не собираюсь превращаться в зануду, – фыркнула Валерия, метнув на меня надменный взгляд. Видимо, по ее мнению, я отлично подходила под это определение. – В веселье нет ничего страшного. Подумаешь! И вообще, вы нарочно сбиваете меня, а я говорила об ожерелье! Моя очередь. Должна быть на свете справедливость, в конце концов!
Эдита Павловна поднесла к губам тонкую фарфоровую чашку, сделала глоток, вернула ее на кружевное блюдце и разрубила гордиев узел:
– Никто не наденет ожерелье. Ни ты, ни Анастасия. И больше я не желаю слушать разговоры на эту тему. Вечер «Браво-Бис» весьма демократичен, и вы можете выбрать что-нибудь из тех украшений, которые я вам дарила ранее.
