– Меня зовут Санька, – подал руку сестрице-Братц законный брат-наследник.
– Не было у меня ни с кем интимных встреч в Казахстане, – не очень уверенно сказал отец.
– Дмитриевский, ты старый маразматик и стрекозел, – констатировала мамик. – Не удивлюсь, если в Караганде шляются десятки твоих байстрюков. Но ты мне ответь, что нам вот с этой Карагандой теперь делать?
– Ничего не делать, – хмыкнула «Караганда». – Буду с вами жить, и всё.
– В нашей ква… квартире? В этой?
– А что, другая квартира есть?
Поквакав и захлопнув рот, мамик прочревовещала:
– Через мой труп.
– Папа, ты выгонишь меня на улицу? Родную беременную дочь с глаз долой – зимой, на мороз, в снег? – Во взгляде Маши, обращенном к отцу, взбурлила такая мощная смесь надежд и разочарования, что он стушевался.
– Жилплощадь оттяпать вздумала?! – завопила мамик, распластавшись по стеклу серванта, словно защищая его от кого-то грудью.
Маша тоже закричала:
– Папа, я что – хуже твоего сына? Почему ему – все, а мне – фиг? Мать в младенчестве кинула, бабушка отказалась, теперь ты?!
Потянувшись к платяному шкафу, она вдруг распахнула дверку и рассмеялась.
– Вот отсужу ваши апартаменты вместе с вещами, и все здесь будет мое! Вот это, это и это… ой, шубка какая хорошенькая! Тебе жалко, папа?
Отец мотнул прядками. Ему не было жалко. Маша светло улыбнулась, и Санька подумал, что никогда не привыкнет к молниеносной перемене женских эмоций.
– У меня мальчик родится, папа. На УЗИ проверялась. Леней назову, как тебя… Прописаться скорее надо, и на работу, пока живот незаметный.
– Спасибо, – поблагодарил вежливый, как всегда, отец, имея в виду мальчика Леню на УЗИ. Тоже не поспевал за бурными словами и чувствами.
Пережив вторую волну шока, мамик с размаху плюхнулась на пуф:
– У меня гинекологиня завивку делает. Срок большой, но можно было бы договориться…
Маша в ужасе отпрянула от пуфа с мамиком:
– Папа! Она предлагает убить моего Ленечку!
– Хочешь, шубку отдам? – забормотала мамик. – «Автоледи». Мы одного роста, как раз будет… Или машину «Ниссан-Джук»… А хочешь – шубку с машиной?
– Засуньте их себе знаете куда! – рассвирепела Маша.
– Дмитриевский, она мне хамит, – пожаловалась мамик.
– Действительно, Маша, – попытался урезонить отец.
– Эта мымра собралась купить смерть твоего внука, а ты, папа!.. Ты!
– Не обзывай мою мать, – вмешался Санька, задетый неожиданной грубостью Маши.
– Твою мать! Она угробит меня с ребенком!
– Попробуй еще доказать, что ты в самом деле дочь, – отбилась мамик. – Тебя надо послать к Малахову на «Пусть говорят». На экспертизу отцовства!
– А я вам не доказательство? – непритворно всхлипнула Маша. – У папы черные глаза – у меня такие же… только карие… Нос такой же почти-и-и…
Мамик скривила рот, заразившись чужими слезами, как зевком:
– Это не дает тебе права лезть в нашу семью. Я тебе по-человечески говорю – забирай что дают и уматывай от на-а-ас…
– Папа, скажи ей!
– Действительно… Лиза…
Лицо мамика приготовилось было к плачу, но внезапно озарилось:
– Она приехала на разведку! Сначала пропишется сама… Потом припрется бабуся… Потом мамаша с выводком… Вы сговорились вытурить меня отсюда!
Мамик издала звук, похожий на шипение бикфордова шнура. Потрясенный отец вытаращился на нее, не находя слов.
– Так вот почему эта агрегат-Маша сразу начала тут хозяйничать! Гадина, мошенница, тварь!
– Выбирай слова! – не выдержал Санька, но его окрик пропал втуне.
– Ты снова решил сойтись с той бабой! А я-то тебе верила! Я как дура… а ты в своем музее…
Мамик зарыдала. Маша плакала, закрыв лицо ладонями. Отец заторможенно опустился на второй пуф. Санька засмотрелся на Машины колени в черных шерстяных колготках. Вспомнил, как она сидела на ступенях, такая же потерянная и несчастная, а он, притулившись рядом, нечаянно коснулся левой ее коленки. По его ноге, как тогда, пробежал щекотный ток… и Санька пропустил важный момент перевоплощения мамика из страдающей женщины в тигрицу. Яростным броском слетев с места, она вцепилась отцу в плешь!
Истошно вопя, родители покатились по полу. Санька кинулся спасать остатки отцовских волос. Никто не заметил постороннего мужчину, застывшего в дверях.
– Те стрелялись, эти дерутся! – отмер он наконец, и побоище завершилось бесславной ничьей. Впрочем, в пальцах мамика запуталась изрядная добыча.
Говорят, древние воины спали на подушках, набитых волосами противников. Считалось, что военные косицы врагов, заплетенные с обрядом, хранят в себе ратное мужество.
– Стало быть, здоро́во, – поприветствовал муж Василисы Онисифоровны (второй). – Не вовремя, извиняюсь, пришел. Дверь незапертая была, слышу, блин, кричат…
Стряхнув с пальцев волосяной трофей, мамик непринужденно поднялась с ковра и со скоростью света совершила со своим лицом метаморфозу, превратившую его в идеал радушия.
– Ну, здравствуй, Петров!
Он опасливо шагнул назад:
– Мне, Лизавета, смеситель твой сейчас поменять, или попозжа́, когда разберетесь?
– Сейчас, сейчас поменять, не обращай на нас внимания и никому не рассказывай, будто мы дрались, – зачастила она. – Мы не дрались, дело житейское, очень личное, скажу по секрету, только не болтай никому: дочь беременная из Караганды приехала, так мы с мужем повздорили немножко – спорили, куда детскую кроватку поставить… Дмитриевский, проводи человека к крану.
Отец послушно повел сантехника в кухню. Маша встрепенулась:
– Я ослышалась, или вы что-то про кроватку сказали?
– Ближе к окну лучше будет, – вздохнула мамик. – Естественный свет ребенку полезнее.
Отец вернулся из кухни, оставив Петрова наедине с кранами.
– Лиза, я хотел бы прояснить ситуацию. Я не бросал мать Маши.
– Ты до сих пор с ней живешь?! – ахнула мамик.
– Совсем чокнулась! – вспылил он. – Ее мать в Караганде!
– В Карагандинской области, – поправила Маша.
– Лиза, я не бросал мать этой девушки, потому что ее никогда не было.
– Откуда же я тогда взялась, папа? В капусте нашли? Аист принес?..
Мамик воинственно подбоченилась. Кажется, из нее вышел не весь боевой запал.
– Стоит, старый кобель, – я не я, и дочь не моя! У тебя, Дмитриевский, совесть есть? Глянь на нее хорошенько – вылитая ты! Нос, глаза!
Мамик уже вступила в привычную стихию и принялась вычислять:
– Почти четыре месяца – значит, в начале июня родит. Думай, давай, сволочь, куда на работу устроить, а то без декретных останется! Ко мне в парикмахерскую нельзя – вредно, химия…
Санька с отцом офанарели, и Маша в немалой степени. Пока они пребывали в прострации, мамик вспомнила о деньгах, отложенных на магарыч сантехнику. Вынула их из кармана, заново пересчитала, и часть спрятала обратно. Все-таки сложно за какие-то полчаса вывернуть свою сущность наизнанку.
