— Странные у тебя духи, — заметил он, лишь бы что-нибудь сказать.
— Туалетная вода «Лаванда Колдинава», — с гордостью проговорила она.
— Тебе непременно нужно возвращаться домой прямо сейчас? Может, отыщем местечко, где мы могли бы побыть вместе? — спросил Спартак.
Альберта прекрасно поняла, что он имеет в виду.
— Всему свое время, — ответила она. — Может, еще когда-нибудь увидимся.
Он не стал настаивать. У подъезда дома Альберта позволила себя поцеловать.
Спартак вдохнул ее духи, показавшиеся ему слишком терпкими и пряными, и невольно вспомнил о Маддалене. От нее пахло вереском и шиповником.
— Ну, так и быть, я позволю тебе подняться в мою комнату, только, чур, не шуметь. Родители в это время уже спят.
Все вышло гораздо лучше, чем предсказывал Эмилио Гельфи. И все же Спартак не мог выбросить из головы строптивую девчонку из Котиньолы. Воспоминание о ней преследовало его, как наваждение, отравляя удовольствие от общения с другими женщинами.
Спартак проводил целые дни в седле велосипеда. Он объезжал графские земли вдоль и поперек, наблюдал за хозяйством. Несмотря на занятость, он ухитрялся поддерживать в образцовом порядке свою собственную маленькую ферму, ожидая к осени отличного урожая, и организовал торговлю корзинами далеко на север Тосканы, постоянно курсируя на велосипеде и на поезде от склонов Апеннин к побережью, продавая, покупая, заключая контракты, скрепленные рукопожатием, которое для него было надежнее подписи, узнавая каждый день что-то новое и даже находя иногда время для любовных утех.
В кругу земледельцев за ним закрепилась репутация новатора, опережающего свое время и потому несколько чудаковатого, но при этом исключительно честного и порядочного.
По вечерам, вернувшись с работы, он, прежде чем войта в дом, ставил велосипед в сарай-пристройку и приводил его в порядок, внимательно следя за тем, чтобы педали, цепь, втулки, оси были хорошо смазаны, покрышки целы, а рама сверкала чистотой. Потом хлопал ладонью по седлу со словами: «Спокойной ночи, Джорджия». Спартак окрестил машину этим женским именем, сам не зная почему. С самого детства у него была привычка давать имена не только животным, но и предметам.
В кухне его ждал ужин, который мать держала теплым на очаге. Торопливо поужинав, он тотчас же усаживался на скамье под навесом рядом с отцом и сестрой и принимался за плетение корзин.
Когда наступало время сна, Спартак падал в постель без сил, вымотанный до предела и довольный сознанием того, что день, как он говорил, «прожит на все сто». Так он называл те дни, когда удавалось хорошо заработать.
Его будил крик петуха. Спартак просыпался на рассвете с радостным чувством человека, предвкушающего полный событий день. В кухне уже хлопотала мать. Она снимала с огня кувшин горячего молока и переливала в глубокую тарелку, перемешивая его с настоем цикория, заменявшим кофе. А на столе Спартака поджидала горка обожаемых им с детства дымящихся лепешек.
— Никто не умеет так печь лепешки, как вы, мама, — говорил он, желая ей польстить.
Мать, уже занятая приготовлением завтрака для мужа и Миранды, младшей дочери, готовых вот-вот спуститься вниз, отвечала лишь довольным ворчанием. Ей были бесконечно дороги краткие минуты наедине с сыном, ее любимцем.
— Говорят, сюда к нам собираются провести электричество, — объявила она на следующее утро.
— Я тоже об этом слыхал. Наконец-то у нас будет свет, — обрадованно кивнул Спартак.
— Провести свет в дом будет стоить денег, — возразила мать.
— Ничего, заплатим. Теперь это наш дом, стало быть, тратить будем на себя, — рассудил он.
На основании расчетов, сделанных недавно Спартаком совместно с матерью, получилось, что они уже совсем скоро будут располагать суммой, достаточной для возврата банковской ссуды.
— Сперва заплатим долги, а уж потом будем тратить на что-то еще, — заупрямилась мать. — Не ровен час, соседи заподозрят неладное, если мы прямо сейчас проведем в дом электричество.
— Электричество теперь есть повсюду. Граф Ардуино провел его даже в конюшни и в курятник. А о деньгах, мама, не беспокойтесь.
— Вот иногда гляжу я на тебя, и мне даже страшно делается. Тебя сам черт не остановит. Чего ты добиваешься? — спросила она.
— Ничего такого особенного я не добиваюсь. Просто делаю свое дело, как я его понимаю. Мне нравится работать. Мне нравится учиться. Как только смогу, поступлю в университет.
— Боже милостивый! Что это тебе в голову взбрело? Мало тебе твоего диплома?
— Хочу получить высшее образование по агрономии. Стать доктором[13].
— В университете учатся дети господ, — стояла на своем мать.
— Вот именно. А я разве не сын одной важной госпожи? — лукаво прищурился Спартак. — Для меня, матушка, знатнее вас никого нет.
Она наградила его ласковым подзатыльником и вновь занялась завтраком.
Выйдя во двор, Спартак сунул под куртку на грудь газетный лист, чтобы защитить себя от пробирающей до костей утренней стужи. Затем вывел из сарая велосипед, сел на него и отправился в путь, быстро крутя педали, чтобы согреться.
Не проехав и километра, он заметил телегу, которая медленно двигалась по дороге ему навстречу. Спартак замедлил ход и поднял руку в знак приветствия. Повозка тоже пошла тише, крестьянин, правивший ею, окликнул Спартака по имени.
— Прах меня побери! — воскликнул Спартак. — Да это же Тоньино!
Повозка остановилась, и Антонио Мизерокки спрыгнул на землю.
— А я как раз собирался тебя искать, — сказал он Спартаку.
— Что случилось?
— С отцом поссорился. Пришлось собрать все свои пожитки и убираться восвояси. Ты же говорил, что у тебя есть для меня работа. Вот мы с женой и приехали сюда, — объяснил Тоньино.
— С Маддаленой? Она тоже здесь? — невольно вырвалось у Спартака.
Он смутился, понимая, что выдал себя, и огляделся по сторонам, надеясь и в то же время опасаясь увидеть ее вновь. Но Маддалены нигде не было видно.
Тоньино с озабоченным видом почесал лоб.
— Разве ты знаком с моей Леной? — удивленно спросил он.
— Ты зовешь ее Леной? Вроде бы ты говорил, что она Маддалена. Сам же мне о ней рассказывал, ты что, забыл? — Спартак призвал на помощь все свое хладнокровие, чтобы его вранье больше походило на правду.
— Что-то не припоминаю. Но раз ты сам так говоришь, значит, так оно и есть, — не вполне уверенно ответил Тоньино. — Да, ее зовут Леной. Она спит в повозке. — Он еще раз переспросил, чтобы удостовериться: — Так ты с ней знаком или нет?
