— Что ты собираешься делать? — спросил я его в отчаянии.
— Ну, конечно, — сказал Корнелиус, — его надо остановить. Он уничтожил наш лондонский бизнес. Восстановление всего нашего европейского филиала поставлено на карту.
— Но как мы смогли бы его остановить?
— Когда нападаешь на врага, — сказал Корнелиус, — всегда целься в его ахиллесову пяту.
— Его пристрастие к спиртному?
— А что еще? Мы распустим слух, что он ушел из банка Ван Зейла не по собственной воле. Мы скажем, что все партнеры объединились, чтобы склонить его к уходу из-за его алкоголизма.
— Но это низко!
— Пусть он подает жалобу! Пусть он встанет на месте свидетеля в суде и попытается убедить суд, что он принял зарок воздержания от спиртных напитков!
Меня это привело в замешательство.
— Но имеем ли мы моральное право разбивать таким образом его репутацию в пух и прах?
— Какое отношение это имеет к морали? Это борьба за выживание! Мы должны защитить наши интересы в Европе!
Это было неоспоримо. Я наложил запрет на свои сомнения, и начались угрызения совести.
Несколько позже мы узнали, что Стив отправился в частную лечебницу, которая специализировалась на лечении алкоголиков, и мы поняли, что он делает серьезное усилие, чтобы преодолеть свое пристрастие к спиртному.
— Хорошо, — сказал Корнелиус, — теперь нам придется с ним покончить. Я распространю по всей Уоллстрит, что Стив госпитализирован в связи с белой горячкой, а ты отправляйся в Лондон и распусти эту новость по всему Сити. И, пока ты будешь там, убедись, что это его остановит. Я имею в виду, что он должен быть остановлен. Навсегда. Я хочу, чтобы не только в финансовом мире, но вообще в мире было известно, что он конченый пьяница.
— Но поскольку у меня нет сфабрикованной фотографии Стива, я не могу ее напечатать в национальной прессе, и я не знаю как…
— Вот именно. Сделай это.
— Но…
— Сэм, я хочу, чтобы этот человек увидел такую газету и понял, что с ним покончено. Понял? Послушай, этот парень преследует нас многие годы. Он нанес невыразимый вред банку Ван Зейла, и, если мы дадим ему уйти восвояси от этой неприятности сейчас, я уверен, что он попытается пырнуть нас ножом в спину, как только придет в себя. Нам придется покончить с ним сейчас, Сэм. Мы должны. Что еще мы можем сделать? Он сам виноват — он вынудил нас предпринять действия. Мы просто жертвы, которые действуют в интересах самообороны.
— Нейл, неужели ты сам в это веришь? Ты не можешь.
— О, нет, я могу! — воскликнул Корнелиус с жаром, а затем он произнес чрезвычайно вежливым голосом: — Я надеюсь, мы не станем с тобой ссориться по этому поводу, Сэм. Я надеюсь, что ты не пытаешься учить меня тому, что я должен делать для блага моей фирмы.
Я посмотрел на него, и он посмотрел на меня. Я сразу понял, что должен принимать в расчет эту реальность, которая состояла в том, что мой лучший друг прежде всего был моим боссом, который мог бы уволить меня, и сделал бы это, если бы это его устраивало. Это был горький момент истины.
Я подумал, хотя, конечно, не произнес вслух: «Ты изменился». Не так должны складываться между нами отношения. Мы все еще должны были оставаться друзьями, какими мы были много лет назад, в Бар-Харборе.
И когда я подумал о Бар-Харборе, я вспомнил, как Пол говорил нам: «Если вы, ребята, хотите преуспеть в жизни, не тратьте ваше время на то, чтобы тосковать по жизни, какой она должна быть. Просто сосредоточьте свои усилия на том, как примириться с вещами, какие они есть».
— Ты что-то сказал? — спросил Корнелиус.
Я встал и повернулся к нему спиной.
— Я велю своей секретарше заказать мне билет в Англию прямо сейчас.
Я приехал в Лондон.
Я выполнил, что мне было приказано.
Стив умер.
Перед этим он некоторое время уже не пил, но, когда он увидел в газете сфабрикованный снимок, он выпил разом бутылку виски и попытался доехать из Норфолка в Лондон, чтобы встретиться со мной. Его автомобиль врезался в дерево на шоссе неподалеку от Ньюмаркета. Ни одна другая машина не была причастна к несчастному случаю. Через некоторое время он скончался в госпитале.
«Скажи Корнелиусу, что я никогда ему этого не прощу, — писала Дайана в ответ на мое официальное соболезнование, — и никогда не забуду».
— Это явное объявление войны, — тут же сделал вывод Корнелиус, когда я ему это передал. — Ну ладно, пришла пора раз и навсегда позаботиться об этой леди.
Я встретил Дайану в Лондоне, и она мне понравилась. Мне было крайне неприятно, что я сыграл такую роль в смерти Стива, и при всем сознании вины, я чувствовал отвращение.
— Я думаю, что мы достаточно поработали, Нейл. Пусть все останется как есть.
— Я от тебя не требую, чтобы ты что-нибудь делал, просто сиди тихонько! Я собираюсь свести эти счеты лично!
— Нейл, Дайана любила Стива. Она достаточно пострадала…
— Заткнись. Не пытайся давать мне советы.
— У меня нет намерения советовать тебе! Я пытаюсь только выяснить…
— Забудь об этом! Уже многие годы эта женщина доставляет нам одни неприятности. Она пыталась помешать Полу сделать меня его наследником — конечно, она всегда хотела, чтобы ее сын получил состояние Ван Зейлов. Она разрушила брак моей сестры со Стивом — и, так же как я, ты прекрасно знаешь, что Эмили так и не оправилась с тех пор, как этот негодяй бросил ее. Она дала Стиву свои деньги, чтобы он основал свой собственный банк и тем самым нанес удар в зубы Ван Зейлу. Естественно, он никогда бы не смог это сделать сам, без ее поддержки. А теперь — теперь у нее хватает наглости объявить нам новый этап военных действий! Прости, Сэм, но мое терпение иссякло. Я преподам этой женщине урок, которого она никогда не забудет.
Но в конце концов мы получили урок от Дайаны, в конце концов Корнелиус получил урок, которого он никогда не смог забыть.
С помощью хитрого стечения обстоятельств он получил законную возможность лишить ее дома, Мэллингхем-холла, и теперь он решил из мести лишить ее владения по суду. В 1940 году он сам отправился в Англию, чтобы нанести ей coup de grâce[7], и хотя я не видел для Дайаны возможности превратить его неизбежный триумф в поражение, но впоследствии я понял, что я ее недооценил. Она провела его, она сожгла свой дом; она предпочла спалить старинный дом своей семьи, чтобы только он не попал в руки Корнелиуса, и этим разрушительным актом она доказала ему, что существуют вещи, которых нельзя купить за деньги, которые никакой силой нельзя отнять и которые никто, даже Корнелиус, не может испортить. Она даже не дала ему шанса сравняться с ней. В тот же день, когда дом был разрушен, она села на пароход, отправляющийся во Францию, чтобы принять участие в историческом спасении британской армии в Дюнкерке, и, когда она не вернулась, это было, как будто бы она снова его обошла. Она умерла героической смертью, раз и навсегда поставив себя вне его досягаемости. Он продолжал жить с памятью о ее неоспоримой победе.
