Склонившись в ярком свете ламп над уже подготовленной операционной площадкой, зияющей кровавым разворотом в стирильной простынной раме, над всем этим хаосом из костей, сосудов и мышц, Йохим отчетливо увидел картину, мимоходом ухваченную им в приемной, и теперь предательски подсунутую воображением. Он на секунду прикрыл глаза, ожидая неизбежного головокружения, но почувствовал злость, острую активную ненависть к слепой, стихийной силе, которая искромсала этот образцовый человеческий экземпляр так старательно, любовно выделанный в небесной мастерской.
И он, всегда чувствовавший себя изгоем, пасынком природы, принял этот вызов, вступив в поединок с обнаглевшей всесильностью случая, с разрушением и тленом, посягнувшим на цветущую мощную, полнокровную жизнь.
Его приподняла и понесла на своих легких крыльях загадочная сила. Шоковый ли выброс адреналина в кровь или могущественная поддержка свыше были тому причиной, но Йохим работал как Бог. Бригада врачей, сестер и анастезиологов, находящаяся в операционной полностью подчинилась мощной воле хирурга, творя невозможное. Никто не заметил, как прошло четыре часа. Все это время, человек, лежащий на операционном столе и уже дважды умиравший и возвращенный к жизни врачами «запускавшими» останавливающееся сердце, был во власти Йохима, восстанавливающего разрушения, и чувствующего себя соавтором природы.
Пациент Йохима выжил, поразив больничный персонал невероятной волей к жизни и силой характера. Уникальность же работы хирурга вызывала сомнение а уж и была ли так серьезна травма, и не померещилась ли всем эта фантастическая битва Йохима? Но профессор Вернер не умел обманываться. Наблюдая за своим протеже, он сразу подметил: степень возможностей этого парня предопределяется неким состоянием «куража» — эйфорической приподнятости, в которой он сам того не подозревая, мог творить чудеса. Йохим был от природы наделен редким «чувством материала», позволявшим ему каким-то особым чутьем определять степень повреждения тканей и тактику их устранения, угадывая те единственно возможные пути, которые открывались в каждом отдельном случае. В этом он мог соперничать с самим Вернером. Но в состоянии упадка сил и вялости, бывшими для парня скорее нормой, чем случаем, он уступал самому заурядному малоопытному хирургу-очереднику. К сожалению, Йохим не умел управлять вдохновением, а позволить себе ошибки и провалы хирург права не имел. Эти соображения мучили Вернера, когда он решал вопрос о целесообразности дальнейшего пребывания доктора Динстлера в его клинике. Специализацию он завершил, получив полномочия к хирургической деятельности, но Вернер хорошо понимал, какие трагедии сулит Йохиму такое будущее.
— Он у тебя артист, пойми же, — говорил Вернер Ванде, — блестящий, редкий артист, который может быть виртуозом и мясником в зависимости от того, как посмотрит на него Вдохновение. Но здесь не сцена, и речь идет не о тухлых яйцах в награду за фальшивую ноту. Платить за неудачи здесь придется дорого, очень дорого — совестью, репутацией, карьерой, возможно даже — собственной жизнью.
Сидя в гостиной Вернера, они решали участь Йохима. Остановились на компромиссном варианте: впереди лето, а следовательно, законный отпуск. С августа Йохиму будет предоставлена должность ассистента в отделении травматологии с испытательным сроком на полгода. А дальнейшее покажет судьба.
Так и решили. Ванда уже работала в лаборатории фармацевтической фабрики и могла взять недельный отпуск для свадьбы и небольшого путешествия, Йохим же отправился навестить бабушку, чтобы к 20 июля вернуться в Грац и уже вместе со своей женой совершить небольшое турне по озерным местам, навестив попутно «абрикосовое именье» Леденцев. Все складывалось совсем неплохо, открывая перед молодоженами если и не радужную, то вполне надежную перспективу.
Йохим распахнул окно в гостиной и облокотился на подоконник, жадно втягивая запах сирени, мокнущей в мелком моросящем воздухе. Белые махровые, тяжелые, как виноградные гроздья, лиловые — турецкие с мелкими остроконечными звездочками, бледно-сиреневые четырехлепестковые, чьим редким пятилистником владеет Фортуна, — эти соцветия, погрузневшие от воды, источали вкрадчивый, убаюкивающий аромат. Было тихо, лишь по веткам и жестяному карнизу барабанили дождевые капли. Приятно-неопределенные, ленивые мысли текли планов, путаясь и тая, будто вальсируя в нежном, сгущающемся сумраке.
Внезапно что-то хлопнуло, зафыркало, зашуршало по гравию. Скрипнула автомобильная дверца и, прежде чем Йохим вынырнул из своей полудремы, под окном кричали:
— Господин доктор! Необходима срочная помощь! Я сдохну прямо здесь в луже, если не увижу вашу ученую физиономию!
На крыльце, смахивая воду с макушки, стоял Дани. Друзья бросились друг другу в объятия, пытаясь уже телами ощутить происшедшие изменения. Загорелые, мускулистые руки Дани поглаживали спину Йохима, сутулую и теплую, в мягком вязаном пуловере покойного деда, а настороженный нос «доктора» ловил незнакомый запах одеколона, исходившего от мокрой щеки с недельной колкой щетиной.
Вот они снова вместе и нет никакой неловкости, никакой виноватой заминки, которой опасался Йохим.
Переписка заглохла еще года четыре назад и они, в сущности, потеряли друг друга, с неожиданной легкостью освободившись от тех уз, которые казались пожизненно-нерасторжимыми.
— Какая же это, в сущности, ерунда! Есть вещи, которые уже нельзя, просто невозможно испортить… — думал Йохим, не ожидая, что мыслит вслух.
— Конечно же, старина, есть наш Везувий и тевтонец на Россинанте это же нетленка! — подхватил Дани. — Пусть их уже трижды растоптали бесчувственные к большему искусству акселераты. В нашей памяти — они вечны!
Устроившись на диване в гостиной, друзья пристально оглядывали друг друга. Йохим изумленно таращил глаза на темную шевелюру Дани, сменившую знаменитые золотисто-русые пряди.
— Как это у тебя получилось? — наконец вымолвил он.
— Ты про волосы? — Дани отбросил со лба длинную прядь. — «Понимаешь, проснулся утром после нашего проигрыша итальяшкам, глянул в зеркало — и аж сел. Вот тебе, думаю, и футбол!
— Дани… — Йохим недоверчиво покачал головой. — Я знаю точно — так не бывает.
А тот уже хохотал, довольный розыгрышем.
— Не пугайся, Ехи, со мной все в порядке. Недавно выкрасили для съемок. Ты что, совсем не замечаешь, что я — вылитый Ален Делон, только масть не совпадала… Ах ты, австрийская провинция, неужто не видел «Рокко» Висконти? Ага, узнал! Вот — перед тобой — звезда!.. Ну — копия. А может быть — восходящий оригинал. Во-первых, я моложе и у меня все еще впереди. Во-вторых, — у меня родословная лучше. Он, говорят, сын мясника, а я молочника, что более благородно.
