— Да, это страсть с любовью. А ты — это любовь со страстью.
— Так что же больше, что значительней?
— Крабы, — ответила она. — Они весят. Ты невесомый и — бесценный.
Когда пришел официант, он до того закружился в игре словами, что сказал:
— Принесите нам страсть с любовью.
— Я сожалею, сэр, у нас этого нет, — ответил ничему не удивляющийся, как во всех богатых ресторанах, официант.
Юджиния расхохоталась так, что на них обернулся весь ресторан.
— То есть я имел в виду — крабы.
— Да, сэр.
— Но это страсть…
— Конечно, сэр.
— А любовь — это я.
— Вне сомнения, сэр.
Юджиния смеялась, не могла остановиться. Он наконец заказал и для себя. Юджиния взяла его руку и поцеловала.
— Спасибо, это было приятно.
Он наблюдал внимательно за ее лицом.
— Я разыграл этот скетч для тебя, Юджиния. Почему ты вначале, когда я шутил, была грустна?
— Мама тоже любила… крабы.
Он подумал, почему «любила», может, Клуиз перестала их любить. Но не стал ничего спрашивать, так как увидел по лицу Юджинии, что спрашивать лучше не надо. Хотя он был уверен, что она бы ответила, если бы он спросил.
Это уже у него появлялась американская черта: не лезть в душу человека. Даже близкого. Тем более — близкого.
Еда была вкусная, высшего качества, красивая сервировка.
Когда подали счет, он полез в карман и с ужасом вспомнил, что у него нет наличных денег. И тут же осознал, что со вчера у него остались кредитные карточки.
— Юджиния, у меня есть несколько кредитных карточек. Но я никогда ими не пользовался. Не знаю даже, принимают ли их здесь?
— Их везде принимают. Я тебе покажу, — с улыбкой сказала она.
Она выбрала одну, золотую, с его именем, и показала, где и как расписываться.
Он все сделал и поблагодарил ее. Она ответила нежной улыбкой.
Его удивило, что Юджиния не спросила ничего, ни что, ни откуда. Как будто так и должно быть.
После того как они вышли, она, будучи воспитанной девочкой, поблагодарила его за обед. Это было очаровательно. Он благосклонно подставил ей щеку.
Он захотел продлить удовольствие. И повез ее в бар, где ей нравилась музыка. Она пила легкую пина-коладу. Потом он повез ее на набережную, показывать огни кораблей в заливе.
Они вернулись домой в полвторого ночи, она сладко заснула у него на плече, прижавшись. Он занес ее на руках домой, на самый верх. Наверно, ей снятся звезды, думал он. Дай бог, чтобы это было так. Это хорошо, когда человеку снятся звезды. Только на дневном, голубом небе.
Прошла неделя. Встав рано утром, он садился писать. Юджиния сама приготовила для него кабинет и все убрала. Надо было видеть, с какой тщательностью и старанием она это делала. Его книги в большинстве своем были перевезены, и она помогала ему расставлять их по полкам, вытирая мягкой бархатной тряпкой. Кабинет был небольшой, но очень уютный. Он располагал. Теперь он писал каждый день, не переставая. Он писал всю первую половину дня, обычно до двух. И в доме воцарялась тишина. Юджиния запрещала окружающим издавать какие бы то ни было звуки: Александр писал.
Он не понимал, почему она так священно относилась к его писанию. Он не относился так. Она, наверно, хотела верить в него. Более того, он не знал, так ли он пишет, то ли он пишет и вообще — в какую сторону он идет. Туда ли он идет в своих писаниях. Хотя никто не может объяснить, как надо писать и что надо писать. Кроме писателя. И то, когда это уже написано. А так — блуждание впотьмах.
Свернувшись клубочком, она иногда сидела и читала в своей библиотеке то, что советовал ей он. Теперь у нее была целая полка купленной переведенной литературы: от «Анны Карениной» до «Дамы, короля, валета».
Иногда она готовила ему и была счастлива. Ленчи, полдневную еду, они ели на кухне, и только обеды она уговаривала его есть в небольшом зале на их половине. Его приятно поражало, что она вставала рано утром, чтобы подать ему чай. Но сама не пила, а только смотрела на него. Потом она шла и спала еще один час, которого ей недоставало. Ночами она не спала… ему же четырех часов сна было достаточно. Терпеливо дожидаясь, когда он закончит, она ждала награды: поцелуя и объятия. Вечером — она сидела и завороженно смотрела на него: как он ест, как произносит слова, его акцент действовал на нее возбуждающе, в нем была какая-то сексуальность. Он целовал ее глаза в благодарность, что она это все создала. И чаще, и чаще вечером она не хотела выходить никуда…
Если в мире что-то можно назвать идиллией, то, наверно, это была идиллия.
Мистер Нилл и Клуиз прилетали сегодня. Они решили сами их встречать. И поехали в аэропорт за час: он обещал ей купить французское мороженое. Его поражало, как этот ребенок любил сладкое, это была единственная и самая большая слабость Юджинии. В доме он постоянно находил запрятанные шоколадки и тайком, осторожно их выбрасывал.
Она получила свою порцию мороженого и сладко его облизывала. Благо он добился и выторговал за поцелуй не самую большую порцию. Но и эта была высокая, с шоколадной шапочкой наверху.
Александр не любил кондиционеров, и они ехали с открытыми окнами. Но было жарко. Стоял июль — макушка лета. Он включил негромкую музыку.
— Юджиния, если бы я тебе сказал: выброси мороженое и поцелуй меня — или: если ты не выбросишь, то не поцелуешь.
Она всерьез задумалась. Прошла минута. Вдруг она вытянула руку и выпустила в открытое окно мороженое.
— Но, пожалуйста, — сказала она, — больше не задавай мне таких вопросов…
И вдруг прыгнула к нему:
— Мой поцелуй!
Она опять закрыла ему дорогу, и он вел вслепую.
Через двадцать минут Александр въехал на бетон аэродрома. Мистер Нилл позаботился обо всех пропусках для его машины.
Клуиз грациозно спускалась по трапу с новым загаром на лице. Он думал, они летали на прием или по делу. Впрочем, потом они могли и отдыхать… Александр забыл, что в этом мире все можно. Если тебе хочется. И даже он может… теперь… все. В его мире… Это было непривычно.
Шоферская закалка еще не прошла у него. Он открыл дверь.
Мистер Нилл сначала поцеловал свою дочь.
И сказал:
— Обратно к своим обязанностям, Александр?! Все рассмеялись шутке.
— Шоферы стали жить лучше в этой стране, не правда ли? — Все продолжали смеяться. Мужчины открыли сзади двери: Юджиния и Клуиз садились в машину.
— И они восхищены такой жизнью.
— Действительно? — заинтересованно, с большим вниманием спросил отец.
— Я имею в виду Юджинию, ничего другого. Они стояли вдвоем.
— Я рад, что это не окончилось…
— Это никогда не окончится… по крайней мере, Юджиния, — задумчиво сказал Александр.
