— Подойди.
Шепот. Я встаю, делаю шаг, а в голове туман. Пряный аромат пробирается в мои лёгкие, вцепляется в нервы мертвой хваткой и выкручивает их, натягивая до предела. Я чувствую усиливающийся звон каждой клеточкой, чувствую, что если их еще немного намотать, то гарантированно сдохну, но продолжаю жадно вдыхать запах ее возбуждения. Словно дикий зверь, почуявший свою добычу, вожу носом, втягиваю воздух вокруг Ели и не могу сдержать хищный рык. Ее губы пахнут мятой, шея чем-то цветочным — не могу понять что именно, но догадываюсь, что это от крема. Еля опускает руки, и рвано выдыхает, когда я медленно сдвигаю халат, все больше оголяя ее кожу. Цитрусовое плечо, на ключице не так ярко, в ложбинке над грудью щекочет ноздри сильнее. Мое сердце гулко ударяет в грудь от того, как вибрирует ее живот в ответ на мое дыхание, а поцелуй срывает выдох и жадный вдох. Ногти на моем плече, впивающиеся в него, не отпускающие, требующие — целую снова, чуть ниже, и глохну от тихого стона и гула в голове, обрывающего стопора и завязывающие в тугой узел новые. Все, что угодно, но только для и ради нее и нашего ребенка. Убью, вцеплюсь и выгрызу глотку за один косой взгляд в их сторону. Все, что захочет, попросит или намекнет, положу к ее ногам так же, как сейчас, опустившись на колени. Это не стыдно. Это не больно. Это счастье. Счастье целовать ее живот, ведь там растет моя малышка. Счастье слышать ее дыхание, ведь без него я уже не смогу дышать.
— Я люблю тебя, Еля. Люблю тебя, моя малышка, — шепчу, осторожно касаясь губами дрожащего живота, и медленно поднимаюсь, чтобы поцеловать мятные и чуть солоноватые от слез губы. — Люблю тебя, Еля.
Мягкая вибрация часов на запястье. Осторожно выключаю будильник и выскальзываю из кровати, чтобы не разбудить Елю — ее ладошка, прочертив по моему животу, опускается на простынь и обманывается, когда я подкладываю под нее подушку. Еля прижимает ее к себе и улыбается сквозь сон счастливой улыбкой. Все договоренности, что нас нет до тех пор пока Боречка не съедет и официально не исчезнет из жизни Ели — не больше, чем бредняк, но я с ним согласился. Штаны, толстовка… Босиком подхожу к дверям, рассовывая по карманам носки, телефон, сигареты, оборачиваюсь и улыбаюсь. С Елей невозможно не улыбаться. Даже когда она включает мамочку и сама палится, рыча на меня при всех за столом за то, что херово ем, хотя я ем больше, чем раньше. Выхожу в коридор и не успеваю пересечь его, чтобы нырнуть в свою комнату напротив. Ярыч с поводком в руке и Люцем рядом возникает из ниоткуда — видимо с прогулки, — смотрит на меня, пойманного с поличным, и, сунув поводок в зубы псу, делает ему едва заметное движение ладонью, после которого тот трусит в сторону хозяйских комнат, размахивая хвостом. А я стою и не решаюсь сделать шаг.
— Кофе?
— Наверное, — жму плечами на предложение и спускаюсь по лестнице за брательником Ели.
— Фая не любит, когда мы хозяйничаем в ее вотчине, — Яр будто извиняется за неторопливость, с которой ставит на огонь турку. — Завтракать будешь или потом со всеми?
— Потом.
Кивает, достает две кружки, молоко из холодильника, сахарницу с полочки. Нихуя не понятно, но внутрянка буквально орет, что назревает какая-то задница. Только Яр молча разливает кофе, опускается на стул и спрашивает, пригубив из своей кружки:
— Я ничего не видел?
— Было бы неплохо, — киваю и обжигаюсь, сделав слишком поспешный глоток.
— Добавь молока, — подталкивает молочник ближе ко мне и, наблюдая за мной, хмыкает. — Татьяна Федоровна, мама Лизы, будет против. Борис, каким бы он ни был, в ее картинке мира смотрится более подходящим для дочери, если понимаешь о чем я, Макс.
— Более чем, Яр, но это не ее дело, — пальцы впиваются в кружку, и это не остаётся незамеченным.
— Не злись. Просто предупреждаю, что придется повоевать с ней какое-то время и перетерпеть. Увидит, что Лизон счастлива, и успокоится. Тетка она неплохая, но смотрит на все со своей колокольни и иногда перегибает в том, что касается Лизы.
— О'кей. Спасибо за инфу.
— Не за что, Макс, — поднимается, идёт с кружкой к дверям и оборачивается, не дойдя до них пару шагов. — И вот ещё что. Не обижай ее, Макс. Она тебе этого не простит. Особенно после Рокотова.
— Ни за что.
— Тогда, как ты говоришь, все о'кей.
От упоминания Боречки в груди вспыхнула адская злость, но я мог беситься и скрипеть зубами до второго пришествия — на фоне солидного дядечки в костюме я, в толстовке и широких штанах, выглядел не иначе, как распиздяй распиздяем. В словах Яра был смысл, хоть заупирайся, что все ровно и типа такой стиль. Это мои предки смотрели на меня адекватно и закрывали глаза на закидоны, а Лизина мама увидит какое счастье свалилось ей на голову, пошлет на хер и будет ебать как права. Разговаривающее на матах и непонятном сленге чудо в татуировках — та ещё радость. Проще пристрелить, чтобы не мучаться, чем въезжать в тему и слушать, что плащ и капюшон — отличительная фишечка, а татухами сейчас забиваются далеко не урки. Мои-то были не сильно в восторге, узнав про рукав. Что тогда говорить про других? Насрать и забить? Допустим. Только мама Лизы по любой начнет трахать ей мозги. Типа, посмотри на эту срань господню и на себя, охренеть не встать парочка, да, доча? И ведь, блядь, будет по-своему права. Сука.
Скрежетнув зубами, допиваю остывший кофе, мою кружку и лезу в мобилу проверить чё там Фил — проснулся или всё ещё дрыхнет. В ВК на его аватарке зелёная точка онлайна, отбиваю сообщение, чтобы спускался вниз на перекур и топаю за плащом.
— Чё такой взмыленный? — Фил зевает, поеживаясь от ветра. — Блядская зима. Заебала уже в край.
— Угу, — киваю, затягиваюсь сигаретным дымом и сам драпируюсь по полной. — Дубово че-то. Слушай, тут такая тема… Филыч, только не ржи, ок?
— Ну. Ты говори быстрее, а не тяни резину, Клей. Яйца скоро звенеть начнут.
— О'кей. Я чет подумал и это… Короче, мне бы прикид поменять на что-нибудь офисно-понтовое, а я в этом раньше кукухой отъеду.
— Из-за Лизы что ли?
— Типа того.
— Пиздос, — все же ржет, но кивает. — Ангела попрошу. Сводит тебя на шоппинг. Хотя тебе галстук не поможет. Ты рожу свою видел? На ней русским по белому написано: "поц".
— Сам ты поц! — завожусь с пол оборота и давлю недокуренную сигарету в пепельнице. — Спасибо, братишка. Ебать как помог.
— Притухни уже. Как малолетка нервная. Сказал, что сгоняем, значит сгоняем. На крайняк бате брякну, намутим тебе стилиста и сделаем все по высшему разряду. Боречка кипятком обоссытся. С тачкой решил?
— Ну, допустим, решил, — бурчу и передаю мобилу с открытой страницей своего заказа Филу. — Вот. "Вольвешник" хочу взять. Там и безопасность и вообще. Только ценник конский.
— Не с хер и конский, — пролистывает фотографии-рендеры и список всех выбранных допов и кивает. — Норм варик. Бери и не жмоться, бабки скину. Отдашь, когда сможешь.
— Спасибо, братка. И это… Я смотаюсь на выходных к своим?
— Клей, ты что как маленький? Хочешь, едь. Слушай, замри-ка на минутку, — повернувшись, Фил осматривает меня с головы до ног, скалится в тридцать два и мотает головой, давясь от смеха. — Не, не могу.
— Что?
— В костюме тебя представить не могу. С вами поеду. Хоть поржу.
— Да пошел ты!
— Максим Сергеевич, выбирайте выражения. Вам теперь по статусу не положено, — Фил гогочет в голос, хлопает меня по плечу и кивает в сторону дверей. — Все ровно, братка, не кипишуй. Погнали обратно, а то пальцы скоро к херам отвалятся. Сука, когда ж потеплеет-то, наконец?
20
Ли
Принципиально не раздеваюсь и не снимаю обувь, войдя в свою квартиру. Ещё на повороте к парковке у дома увидела Борин "Прадо", стоящий багажником к дверям подъезда, и минут тридцать просидела в машине, не решаясь подняться и остаться с ним один на один. Лишь увидев Рокотова, выходящего на улицу с сумками, заглушила двигатель и вышла, судорожно сжимая в ладони найденную в кармане зажигалку — сигареты выбросила, а ее нет. Оставила зачем-то, а теперь радуюсь тому, что она есть — хоть что-то придающее уверенности и защищённости. Можно было не отказываться от предложения Макса поехать вместе, но ставить точки в его присутствии я не смогу — глупый мальчишка сорвётся на первом слове Рокотова. Сорвётся, услышав обвинения в мой адрес, а они обязательно будут, и полезет защищать. Только сделает это по-своему, кулаками, а Боря ответит и уже не остановится. Даже если я снова брошусь на него, закрывая собой "мажора, испоганившего нашу жизнь". А нашей жизни, как и нас, не было. Была инерция, нервы, раздражение и редкие, по пальцам одной руки пересчитать можно, моменты озарения. Когда я срывалась, а Боря внезапно вспоминал, что живёт не с роботом, а с живым человеком, которому хочется каплю внимания. Взрослый мужчина и глупый мальчишка. То, что я так ждала и просила у одного, второй давал мне без намеков и просьб. Потому, что я есть, а не потому, что так надо. До боли простая арифметика, если найти в себе силы открыть глаза и посмотреть на все со стороны.
