Я глухо ругаюсь, когда не удается нажать кнопку на этом ярко-малиновом нечто, ногти мешают. Вискарь так вообще не помогает, изворачивается и пытается цапнуть меня за руку.
— Ты поблагодарил за двоих. Да черт! — одергиваю палец, в который вонзились-таки мелкие зубы.
Наш не слишком-то довольный спасение кот недовольно фырчит и спрыгивает с моих колен на широко расставленные ноги Антона. Топчется когтистыми лапами по джинсам и укладывается мордой на кубики пресса. Помню, они там точно есть. Сама бы не отказалась на них полежать.
Ну и пожалуйста, предатель! Я тут его нашла, а он…Пусть ходит, как гламурная киса с колокольчиком на шее.
— Может и правда не стоило его забирать, — выдает тупую мысль Арсеньев, поглаживая пристроившегося на его животе Вискаса. — Девчонка его даже помыла, посмотри, — переводит взгляд на меня.
— Это кот твоей мамы. Как бы ты объяснил его пропажу? — всплескиваю руками.
В тесном салоне такси это выходит не слишком эффектно, я попадаю Арсеньеву по лицу. Он дергается и морщится, пальцем угодила ему в глаз.
— Прости, — хватаюсь за полы накинутой на меня куртки и укутываюсь крепче.
— Ты невозможна, — снова выдыхает он.
Заднее сидение доброго водителя погружается в тишину. Так, в полном безмолвии, мы и доезжаем до дома родителей.
— Еще раз спасибо, — Арсеньев протягивает водиле руку, пожимает и протягивает сложенную купюру. — Это за проезд, плюс благодарность.
Ого! Знала бы я, что за такое платят оранжевыми купюрами, каждый день подбирала на улице потерявшихся котов. Готова даже купать этих оборванцев и накупить им сотню таких же безобразных ошейников.
Арсеньев дергает ручку, аккуратно выходит из машины, перехватив кота рукой.
— Ты идешь? — наклоняется, чтобы заглянуть ко мне в салон.
— Нет, — упрямо не смотрю в его сторону и пододвигаюсь на сидении вперед. — На Дунаевский, пожалуйста, — обращаюсь к таксисту.
— Как знаешь, — легкомысленно принимает мои слова Антон. Ну не козел ли? Ни единой попытки меня переубедить! И от этого самца тоже никакой благодарности. — Куртку? — тянет руку в салон.
Козел как есть.
Я только пригрелась.
Скидываю с плеч кожанку и с сожалением протягиваю Арсеньеву. Мы с ней уже сроднились, она такая большая, теплая и вкусно пахнущая, мне тупо жаль ее отдавать. Прохладный воздух майской ночи проникает в салон и вызывает озноб, я зябко ёжусь.
— Дверь закрой, — рявкаю на бессовестного человека.
Антон выдает очередной тяжкий вздох, который заменяет ему слова, выпрямляется и захлопывает дверцу. Мы трогаемся с места.
Странно, но на душе ощущается какой-то осадок, неприятный, как песок в лифчике после хорошего заплыва. Весь вечер прошел на таком адреналине, бьющем по венам, горящим огнем в крови, а сейчас отдает горьким послевкусием и усталостью. Особенно оттого, во что вылился вечер — ни во что. Злодеями, бросившими кота, оказались мы, а как женщину меня тупо отшили.
В этом Арсеньев всегда был спец.
Но если раньше от юношеского максимализма я не сдавалась и пёрла, как танк, то сейчас просто плюю с высокой колокольни. Все же я уже не та смертельно влюбленная дурочка, что не видит преград.
Таксист высаживает меня возле подъезда, вежливо прощается, несмотря на мое ужасное поведение, и уезжает. Я буквально силой заношу свое тело в квартиру. Вторая ночь, заканчивающаяся после полуночи и ужасным разочарованием.
Раздеваюсь, стираю помаду, глядя на свое отражение в зеркале ванны, и горько хмыкаю. Слишком много надежды было брошено на эту помаду, и с коллегами знакомство гладким не вышло, и мужчина не клюнул.
Перед глазами встает картина, как я буквально предлагала себя, тесно прижимаясь к крепкому телу и тиская его бороду с крошками.
Черт, пирожки!
Вспоминаю, что оставила пакет с понадкусанными пирогами на заднем сидении такси и тихо смеюсь. Не везет чуваку на находки.
Возвращаюсь в комнату, когда телефон на кровати вибрирует.
“Добралась?” — светится на экране.
Какой заботливый. Аж бесит. Поэтому оставляю его смс без ответа и забираюсь в кровать. Это маленькая женская месть. Ему не помешает немного тревоги на сон грядущий.
“Напиши, как доедешь” — прилетает спустя еще пару минут, я читаю сообщение с экрана, чтобы не появилось две заветные галочки. И улыбаюсь. Третье будет?
“Ангелина!”
Комбо!
Злорадно хихикаю в одеяло, сверля экран глазами. Арсеньев такой Арсеньев. Сотканный из противоречий и мышц. Сначала весь такой неприступная гора и “отдай мою куртку”, а потом Мистер Заботушка. Одержимый ответственностью за того, кого приручил. Так мама воспитала.
Удивительная женщина, удивительный вышел сын.
Телефон в руке оживает, но вместо очередного сообщения, экран светится входящим вызовом.
Одержимый, говорю же.
Выжидаю пять гудков и поднимаю.
— Да, — хрипло, прямиком из постели.
— Ты какого хрена не отвечаешь?! — злится.
— Я уже сплю.
— Коза безответственная, — плюется в трубку.
— Маниакально помешанный, — не уступаю.
Повисает пауза.
— Нормально доехала?
— Нормально.
— Не замерзла?
Представляю, как смотрит сейчас на свою куртку и его грызет чувство вины, что оставил девушку в холоде. Так ему и надо.
— Замерзла! — топчусь по его совести.
Слышу тяжелый выдох и довольно улыбаюсь. На самом деле таксист включил печку, и я успела отогреться по пути, но это же удовольствие давить на его гипертрофированное чувство ответственности.
— В следующий раз одевайся нормально! — предъявляет мне.
— Следующего раза не будет, — уверенно говорю я и добавляю уже тише. — Прощай, Арсеньев.
Сердце пропускает удар от произнесенных слов.
— Прощай, заноза.
И ускоряется, слыша короткие гудки.
Я не должна чувствовать щемящее давление в груди, но чувствую. Потому что это же Арсеньев. Он всегда это делает: сначала приручает, а потом бросает. В
