процентов, — говорю я решительно. — Первоначальные инвесторы? Они были не для нас. Для меня. Но ты? Это? Это кажется правильным, понимаешь? Мы остановились не просто так. Чтобы свести тебя и меня вместе.
Черт.
Это может быть на сто процентов неверно истолковано.
— И семью, конечно, — быстро добавляю я. — Всех нас. Не только… ты знаешь… тебя и меня.
Гарретт смотрит на меня долгую минуту, прежде чем качнуть головой и отвести взгляд. Облегчение смягчает мою позу. Он мог бы обвинить меня в этой словесной ошибке, но не сделал этого.
Совместная работа на самом деле может быть такой легкой, как он обещал. Мы просто… поговорим о бизнесе, игнорируя все остальное.
Посмотрите, как я ухожу, имея случайный сексуальный контакт и не позволяя ему превратиться во что-то.
— Для протокола, — Гарретт складывает руки на груди, — хаос оригинального отеля является частью его очарования. Я предлагаю вам повторить это здесь. Единственные изменения, которые я бы внес, это поместить ваши функции с наибольшей маржой в центр хаоса. Как они делают в казино. Если гости проходят мимо бара и ресторана отеля или роскошного массажного кабинета четырнадцать раз в день по пути туда и обратно… — Он окидывает меня понимающим взглядом, вытаскивая телефон из кармана. — Вы удвоите свою прибыль от этих сегментов в течение шести месяцев.
— Умно.
— Это то, чем я занимаюсь. — Нахмурившись, Гарретт смотрит на свой экран. — Прости. Одну секунду. Бизнес. — Его пальцы отстукивают, отстукивают, отстукивают, пока его челюсть пульсирует. Он выглядит таким серьезным, таким напряженным, я пытаюсь представить, как он шутит, или ведет себя глупо, или делает что-то нелепое просто ради удовольствия, и я не могу. Это как бутерброд с арахисовым маслом и апельсиновой долькой. Некоторые вещи просто не сочетаются.
Гарретт заканчивает сообщение и убирает телефон обратно в карман.
— Теперь давай. Покажи мне, что было сделано, и расскажи мне о том, что осталось.
— Ты можешь видеть, что было сделано. — Я обвожу рукой площадку. — Это все.
— Эта дыра? И это все? — Гарретт приподнимает бровь и издает смешок.
— Очевидно, что мы не продвинулись далеко. Мы фактически заплатили целое состояние, чтобы выгнать строительную бригаду и вырыть фундамент, затем экономика пошла на спад, инвестиционная компания исчезла, и нам пришлось закрыть дело.
— Прости, но я должен спросить. — Гарретт сжимает переносицу. Все в нем источает осуждение и разочарование. — Если это все, что ты сделала, почему мы вообще здесь? Мне не на что смотреть. Мы могли бы обсудить все это до того, как я оставил Кейз.
Но мы не могли бы охватить все это. Некоторые вещи вы должны прочувствовать, чтобы понять. Я могла бы показать ему все фотографии в мире, но они не могли передать, каково это — стоять здесь, в этом идеальном месте, и знать.
— Тебе есть на что посмотреть, — говорю я. — Этот город. Эта площадка. Ты не можешь сказать мне, что не чувствуешь этого.
— Чувствую что? — Гарретт прикрывает глаза рукой, осматривая местность.
Как он может сразу не понять, о чем я говорю? Я удивлена, что мне приходится это объяснять, хотя я не должна была. Все в этом человеке кричит о практичности, а не о том, чтобы слушать тонкое вдохновение.
— Это… я даже не знаю, есть ли для этого подходящее слово. Это чувство… правоты. Добра. И, ты знаешь, магии.
Изгиб брови Гарретта говорит о том, что я только что потерял около тысячи классных очков.
— Магии?
— Да, мистер Серьезность. Магии. Порадуй меня на секунду и выслушай меня. — Я ступаю на разбитую землю, разговаривая, пока я указываю на общее расположение главного здания и частных бунгало. — Мы подумали, что добавим сюда специальный зал для медитации. А массажные кабинеты под открытым небом стали хитом дома. Они бы пошли туда. — Я машу рукой налево, не глядя, куда иду, и спотыкаюсь о камень.
Задыхаясь, я готовлюсь упасть, но Гарретт ловит меня, его поддерживающие руки на моей спине и руке, его прикосновение посылает дрожащий толчок «О, черт, он так и не вышел из моей системы!» по моим венам.
Но почему?
Почему он все еще там?
Он был полностью профессионален с тех пор, как приехал. Он не сделал ничего, что указывало бы на то, что он хочет чего-либо, что связано со мной вне бизнеса, и я должна задаться вопросом, почему я не чувствую того же. У нас с Гарреттом нет ничего общего. Мы живем в разных штатах. Он — о случайных развлечениях, а я ищу серьезную связь — и я даже не ищу. Не тогда, когда отель требует моего внимания.
При всем том, что я все еще хочу его, я чувствую себя ничтожеством. Сильные женщины не испытывают вожделения после неудачных матчей.
— Теперь осторожнее, — бормочет Гарретт, его глаза темные и прищуренные, когда они встречаются с моими. — Ты в порядке? Ты не подвернула лодыжку, не так ли?
Его внимание переключается на мой рот и обратно. Его руки задерживаются дольше, чем у профессиональные отношения должны позволять. Может быть, я не единственная, кто пытается игнорировать, что бы это ни было.
— Я в порядке. — Я осторожно выхожу из его объятий и со смехом качаю головой. — Извини за это. Неуклюжая я.
Но я не сожалею. Вовсе нет. Я хочу придумать сотню новых причин, чтобы упасть, и пусть он поймает меня. Я буду недотепой, если это заставит его прикоснуться ко мне. Я упаду в обморок, как дебютантка восемнадцатого века, если это приведет меня в его объятия.
Я испускаю долгий вздох, внутренне закатывая глаза. Вместо мысленных дебатов о достоинствах обморока, мне лучше вести себя профессионально и поздравлять себя с тем, что я не превратил это во что-то.
— Я думаю, это все волшебство, которое мне нужно было увидеть. — Гарретт качает головой, его лицо сводит с ума непостижимо.
— Ты чувствуешь, что можешь безопасно вернуться к машинам, или мне нужно нести тебя?
Я смеюсь.
— Я думаю, что смогу это сделать сама.
— Как хочешь, — отвечает он с хмурым видом.
Тем не менее, он кладет руку мне на поясницу, чтобы поддержать меня, и это чудо, что я не падаю плашмя на мое лицо, потому что эта единственная точка соприкосновения — все, на чем я могу сосредоточиться. Его прикосновение посылает волну «Спасибо, что назвал меня хорошей девочкой» сквозь меня, и я прикусываю губу, борясь с улыбкой и опуская взгляд к своим ногам, чтобы он не видел, как я краснею.
Гарретт
Это плохо.
