кусочек пахлавы. И тут же мысленно возвращаюсь в отчий дом. Эта, конечно же, не такая. Нур и бабушка Зарема пекут гораздо лучше. Вернуться бы в Эргонио хотя бы на минутку, или в одночасье оказаться в Батуми на Кутаисской улице. Схватить кусочек пахлавы, и обратно. Жаль только, телепортироваться не умею. Поэтому приходится довольствоваться тем, что имею. И самое главное, свобода! Ни за какую пахлаву всего мира я не променяю это чувство. Запиваю невкусный пирог душистым чаем и спешу попрощаться.
- Мы с тобой завтра во вторую смену, Алина, - напоминает мне Катя, моя напарница. – Посиди еще с нами. Расскажи о себе. Где учишься? С кем живешь?
Смущаюсь, не желая делиться личным. Уж слишком много горя и печали в моей жизни. Стараюсь забыть и уж точно не хочу обсуждать подробности с посторонними.
- Завтра, - отмахиваюсь непринужденно. – Сегодня не могу задерживаться. Дела…
- Ишь ты, деловая, - нарочито морщится Глеб. – Пойдем, провожу. Может, нам по пути?
- Навряд ли, - отхожу в сторону, когда этот наглый тип тянет ко мне руки. Спешу по коридору в надежде, что Тихомирова кто-нибудь отвлечет.
Но он подходит к гардеробу почти одновременно со мной и нагло забирает мой пуховик у тети Муси, пожилой гардеробщицы.
И что прикажете делать? Вырвать куртку у нахала из рук? Кажется, цивилизованные люди так не поступают. Или покорно одеться? Но нет! Таких людей, как Тихомиров, нужно сразу ставить на место. Вот только как? Шестеренки лихорадочно крутятся в голове. Время идет. Тихомиров застыл с моей курткой в руках. А мне так ничего и не удается придумать. Неожиданно крепкая холеная рука перехватывает запястье Глеба. Второй Герман спокойно забирает у него мой розовый пуховик и равнодушно кивает.
- Спасибо.
Помогает мне одеться и, быстро напялив пальто, подхватывает небольшую спортивную сумку.
- До завтра! – кричит всем одновременно. Гардеробщица и девчонки на ресепшене радостно кивают. А вот Тихомиров застыл, словно статуя.
«Поделом тебе, - радуюсь, как маленькая девочка. И тут же понимаю, что избежала меньшую из бед. Лиманский берет меня за руку и не спеша выводит из клуба. Меня будто обливают кипятком. От стыда хочется провалиться под землю. Но ничего другого не остается, как ни в чем не бывало идти к лифту, чувствуя на себе прожигающие через стеклянную дверь любопытные взгляды.
- Отпусти, - прошу, как только закрываются дверцы кабины.
- Тебе неприятно? – спрашивает Герман.
Тушуюсь, медля с ответом.
- Если я тебе противен, или у тебя кто-то есть…
Лихорадочно мотаю головой, отвечая сразу на оба вопроса. И застываю от ужаса, когда, чуть приподняв мой подбородок, Герман слегка касается губами моих губ.
Вздрагиваю, чувствуя, как по телу разливается жар и в животе стучит. Вот почему я так реагирую на Германа, а на Тихомирова - нет? Он тоже красивый…Вроде. Но мне не нравится. Слишком развязный.
Пальцы Германа осторожно скользят по моей щеке. И я снова горю от каждого прикосновения и молю об одном: лишь бы Лиманский ни о чем не догадался.
Но он ведет себя так, будто ничего не происходит. Держит меня за руку и выводит из лифта на третьем этаже вместо первого.
- Мы не там вышли, - дергаю его.
- Тут выход на ВИП-парковку, - улыбаясь, поясняет Герман и добавляет с улыбкой. – Не бойся, Алина. Со мной тебя никто не обидит.
«Наверное, все так говорят», - думаю я, еле-еле поспевая за Лиманским. Вернувшись из Питера, мы с Софьей прошлись по магазинам. И там я увидела их: черные замшевые ботильоны на высоком каблуке. И, конечно же, не смогла не надеть их в первый рабочий день. Ноги отваливаются. Но я не чувствую усталости. Ради красоты можно и потерпеть.
- Держись за меня, - предлагает Герман, когда я спотыкаюсь. И по-хозяйски кладет руку на талию.
Пытаюсь отстраниться, но Лиманский держит крепко.
- Не надо, пожалуйста, - бормочу, останавливаясь посреди полутемного коридора, слегка подсвеченного маленькими лампочками, утопленными в потолке. И самой становится смешно от блеющего голоса. – Прости, я не привыкла, - шепчу, боясь обидеть Германа.
- Я не маньяк, - улыбается он, внезапно останавливаясь. Смотрит на меня внимательно. И я чувствую, как утопаю в его глазах. Но тут же одергиваю себя. Нельзя. Ни в коем случае нельзя позволять мужчине вольности до свадьбы. Лиманский не отводит взгляда. Изучает меня, будто новый, никому не известный вид. Может, так оно и есть. Я сама чувствую себя инопланетянкой, что уж говорить о Лиманском, избалованном женским вниманием.
«Сейчас скажет какую-нибудь гадость и засмеет, - думаю, леденея от страха, и чувствую, как поджилки трясутся. – Он решит, что ты с приветом», - хмыкаю про себя. Прекрасно понимаю, что с такими дурочками нормальные люди не связываются. А я… Мне еще нужно привыкнуть к этому городу, другой стране. Забыть навсегда Айрата и Тимура. Научиться доверять людям, особенно мужчинам.
- Ты – девушка? – неожиданно спрашивает Герман, нависая надо мной. Кожей ощущаю его дыхание. Обжигающее и хриплое. Как будто огромный кот поймал маленькую мышку и собирается откусить ей голову. Только сперва поиграет. Чуть-чуть.
- Да, - шепчу чуть слышно. И ужасно боюсь услышать какую-нибудь гадость. Но и выдавать себя за кого-то другого не собираюсь. Рассмеется и уйдет? Значит, не судьба. Не отрываясь, смотрю на Германа. На его лице почти нет эмоций. Или я не могу их прочитать.
- Это хорошо, - улыбается он во весь рот, как будто ему преподнесли самый дорогой подарок. И в его взгляде сквозят такие неимоверные доброта и нежность, каких я сроду не видала у родного отца.
- Алина, - хрипло бросает Лиманский. – Неужели такие девушки существуют? – то ли задает вопрос, то ли ликует он. И подхватив мою ладошку своими лапищами, подносит к губам. Тот жест, который в Европе еще в прошлом веке считался обычной вежливостью, в этом совершенно вышел из моды. И этот поцелуй, целомудренный и неспешный, наполнен уважением и трепетом.
- Пойдем, - решительно заявляет Герман и тянет меня дальше по коридору. Выводит на огромную многоэтажную парковку и, без труда найдя свой черный внедорожник, щелкает сигнализацией.
- Садись, - командует, открывая передо мной дверцу автомобиля. – Сейчас доставлю домой в лучшем виде. Или, может, заедем поужинать в кафе?
- Я не могу сегодня, - блею я, как овечка. – Мне в университет нужно. Внести оплату
