Либо потому что плевать он хотел, какое впечатление у меня создастся, я ведь не невеста а всего лишь подружка. Либо… либо он просто решил ничего не скрывать от меня, и без прикрас показать себя таким, какой есть. Ведь именно так и строятся настоящие отношения – не на фундаменте иллюзий, которые развеются со временем, а на фундаменте правды.
Я потрясла головой, удивляясь, сколько мыслей успевает в ней пролетать именно тогда, когда эти самые мысли только мешают.
— Стой в доме, я помогу с чемоданами, и вернусь, – Никита быстро вышел на улицу, успев потрепать Лизу по голове.
Мы с дочкой остались в коридоре, я придерживала ее за худенькие плечики – очень уж она обрадовалась «дедушке Боре», и рвалась выскочить из дома в одних носках.
— … да мы налегке, родной, всего на пару дней ведь. Потом улетаем в Чехию на неделю, затем в Баден-Баден, полечимся, и полетим греть старые кости на Мальдивы, – услышала я грудной женский голос и стук каблуков по деревянному крыльцу.
— И я окочурюсь там со скуки, – мрачно добавил Борис Ефимович.
Я улыбнулась его голосу, а затем и ему самому улыбнулась, ведь дверь открылась.
Никита вошел всего с двумя небольшими сумками, рядом с ним вышагивала красивая, крупная но не оплывшая блондинка. На вид ей лет сорок, но я-то прекрасно знаю возраст матери Никиты – Ольги Андреевны. Ей славных пятьдесят пять лет. Много раз покупала для нее билеты по просьбе Бориса Ефимовича, запомнила и дату рождения, и паспортные данные лучше, чем свои.
— Здравствуйте. С Новым Годом, с Новым счастьем, – радостно отрапортовала Лиза, явно вычитав это на одной из открыток, и заверещала: — Деда Боря!
— Привет, принцесса, – Борис Ефимович подвинул Никиту, присел, и обнял подбежавшую к нему Лизу. — Опять подросла, скоро сына моего перегонишь по росту. Я же говорил, что ты высокой вырастешь, а ты не верила. Вон за неделю как вымахала.
— Сильно высокой я быть не хочу, – поморщилась Лиза. — Как мама хочу быть.
— Как мама? – хитро улыбнулся Борис Ефимович. — Почему-то я уверен был, что увижу вас обеих здесь.
Я подавила порыв опустить глаза, и тихо поздоровалась со всеми. Никита ревниво и слегка недовольно смотрел как его отец обнимает Лизу, не выдержал, и подал руку Борису Ефимовичу, чтобы тот поднялся, что тот со стоном и сделал.
— Это моя Надя, – Никита оставил сумки, подошел ко мне, и приобнял. — Мы вместе. А эта веснушка – Лиза, она наготовила нам салаты, которым повар в мишленовском ресторане позавидует. Новый Год мы будем встречать вместе.
Ольга Андреевна кивнула мне, и даже улыбнулась Лизе, пусть и кисло. И тут я заметила стоящую у двери Лиду. Она буквально привалилась спиной к косяку – бледная, губы дрожат. Того и гляди закричит сейчас, или заплачет.
Такое горе у нее на лице.
Она, не буду кривить душой, не нравится мне. Просто по-женски не нравится. Мне неприятна мысль, что Никита был с ней, пусть и не из любви, но все равно, ночь они провели, и вряд ли сам процесс был ему противен. Я бы не хотела видеть ни ее, ни кого бы то ни было угодно из тех, с кем раньше спал мой мужчина, кому улыбался, кого целовал. Даже самая добрейшая и милейшая из этих девушек для меня априори не стала бы приятной компанией.
Но сейчас мне стало жаль Лиду. Она ведь все это время надеялась, и на этот праздник рассчитывала, а тут я – та, кого Никита при всех своей назвал.
Моя Надя – так он сказал. Местоимение и мое имя, всего два слова, но как же они у меня в душе заиграли.
Моя Надя.
Теперь я просто не имею право на то, чтобы стоять и мямлить как великовозрастная дурочка. Хотя бы, потому что Никиту подвести нельзя.
Если до этого момента я думала, что у нас ненадолго все это, и он наиграется, а я отпущу, то сейчас я поняла – нет! Даже если надумает уйти – без боя не отпущу. Раз я – его Надя, то и он теперь – мой Никита, а за это стоит побороться.
— Надеюсь, дорога была легкой? – я улыбнулась, делая упор на Ольге Андреевне. — Могу приготовить вам чай или кофе. Надеюсь, вы не против того, что сегодня я хозяйничала на вашей кухне? Кстати, она изумительная, как и сам дом.
Запоздало вспомнила, что дом – заслуга Бориса Ефимовича, но лицо Ольги Андреевны немного смягчилось. Все они уже скинули верхнюю одежду и обувь, одна Лида стояла как памятник самой себе и не шевелилась.
— Если это удобно – мне чай с лимоном, – кивнула мне Ольга Андреевна, и поманила Никиту: — Сынок, можно попросить тебя занести наши сумки наверх?
— Позже.
— Сейчас, – надавила она.
Никита бросил на меня взгляд, и я попыталась вложить в ответный всю свою уверенность. Врагам не сдамся! Мужчина улыбнулся уголком губ, подхватил сумки, и пошел наверх по небольшой узкой лестнице, а следом за ним поднималась его мать.
Видимо, разговор им предстоит не из легких.
— Проходи, Лида. Разувайся, раздевайся, и… брось уже все это, – вздохнул Борис Ефимович, а затем подхватил Лизу на руки. — С меня еще один подарок. Даже два. Один мне забугорный Санта Клаус передал для тебя, а второй я сам купил. Но получишь ты их после полуночи, – весело произнес он, и мы втроем пошли на кухню.
— Подарки? После полуночи? – переспрашивала Лиза. — Ой, – вдруг расстроилась она, — а как мы без елки будем? Это же не праздник.
— У нас дома стоит елочка, – напомнила я.
— Но здесь тоже должна быть елка! – нахмурилась дочка, и я растерялась.
Черт, вот он минус того, что я стала взрослой. Елку мы с Лизой наряжали, но я забыла про то, что для дочки сам Новый Год ассоциируется с наряженной елкой и гирляндами, а не как у меня – с готовкой и застольем.
Дочка расстроилась, прижала кулачки к глазам, и мы с Борисом Ефимовичем переглянулись, глядя на это. Даже Никита, в этот момент беседующий со своей матерью явно о чем-то неприятном, отошел на второй план.
— Елка… так, стоп, елка. Есть у нас елка, только советская еще, здесь на чердаке. И игрушки тоже есть. Советские, – смутился мой старый шеф. — Будет нам всем елка, Лизок!
— Правда?
— Правда, – улыбнулся он, и я облегченно выдохнула.
Борис Ефимович перевел взгляд с дочери на меня, я включила чайник, и обернулась к нему.
— Быстро вы, – хмыкнул мужчина.
Я, все же, опустила глаза. Не выдержала этой, пусть и доброй, но очень говорящей насмешки. И правда ведь быстро. Никакое правило трех свиданий не сработало, никакого месяца узнавания и набивания себе цены.
Все же, мамины ценности крепко въелись в мою голову. «Зачем покупать корову, если молоко дают бесплатно?» – так она говорила, и я соглашалась. Истина в этом есть. А с Никитой не удержалась.
И не жалею ни капельки. Потому я растянула губы в искренней улыбке, и посмотрела Борису Ефимовичу прямо в глаза.
— Вы ведь явно не против? У нас пока все зыбко, но…
— Но ты глупости говоришь сейчас, – перебил он меня. — Зыбко! Да прям! Там, – Борис Ефимович кивнул наверх, — моего сына пытает настоящая испанская инквизиция, и Никита явно был к этому готов. Ради чего-то зыбкого он бы не взошел на костер. Почему-то я уверен, что скоро… очень скоро, – выделил он, — ты, Наденька, сменишь фамилию. Даже когда вы с Никитой знакомы не были, и ты только вернулась со своего больничного, я чувствовал это. Дар предвиденья проснулся, прости Господи, – хохотнул он. — Так что брось все эти свои «у нас все зыбко», и присматривай белое платье. Я только за.
Чуть кипятком пальцы не обварила, дослушав Бориса Ефимовича. Вот умеет человек шокировать. Какое платье, какая фамилия? Нет, я, конечно, решила, что отпускать Никиту не собираюсь, но и до свадьбы далеко, как до Китая одной не самой приличной позой.
Повстречаться, притереться, затем пожить вместе. Точно года два до свадьбы, которой может еще и не быть. Может, Никита вообще закоренелый холостяк и в лучшем случае предложит мне просто сожительство, в народе называемое гражданским браком?!
— Чего покраснела-то, Надюш? – Борис Ефимович был доволен, что смутил меня. — Если не веришь мне – зря. Никита тебя точно не упустит. Так что готовься к предложению, а свою медузу-горгону я постараюсь усмирить.
