Потом пришел Никита в сопровождении своей матери, которая на меня волком смотрит.
Вот и сейчас. Успокаивает Лиду, размазывающую по лицу слезы с соплями, и на меня зыркает. А еще на руку Никиты, которой он обнимает меня.
А затем вопрос, как гром среди не самого ясного неба:
— Завтра с утра уедем. Прости. А сейчас я сначала спрошу у тебя, а затем повторю вопрос громче, для всех. Надь, если бы я предложил, ты бы согласилась выйти за меня?
Мужская ладонь давит на талию, пальцами впивается, поторапливая с ответом.
А что я могу ответить?
— Никит… ты… ты чего? – промямлила я.
Я в шоке. Вот буквально в шоковом состоянии, аж дышать тяжело. С одной стороны приятно – мне вроде как предложение сделали. С другой стороны, в том и дело, что вроде как предложение – это не предложение. Никита уже второй раз про свадьбу заговаривает, и каждое предложение на насмешку похоже.
В первый раз в офисе, когда он меня уламывал вернуться к нему работать, и пытался «купить должностью» своей жены. Второй – сейчас.
Вот только сейчас это… это ведь не предложение, да? Он просто Лиду хочет отвадить? Или матери показать, чтобы не лезла? Что это вообще такое, я же не игрушка!
— Просто ответь, – прошептал.
Я замотала головой. Ни «нет», ни «да» не могу произнести. Я давно не романтик… хотя, к черту это вранье самой себе. Я не должна быть романтиком, так как выросла уже, ребенок есть, и кое-что в жизни понимаю, но романтики хочется.
Или хотя бы не романтики, а нормального предложения руки и сердца. Не шуточного, без всяких двойных смыслов, а просто предложение от любимого мужчины, который хочет чтобы я его женой стала.
— Пойдем-ка, – тяжелая ладонь снова надавила, мне пришлось двигаться за Никитой к выходу из кухни.
— Куда это вы… а, ладно, идите, – всплеснула руками Ольга Андреевна. — И больше чтобы без глупостей! А я пока Лидочку успокою. Идем, милая, где-то у меня были французские капли, от стресса – самое то.
— Он женится! – услышала я вопль Лиды, которая и не думала успокаиваться.
Вот энергии у человека! У меня тоже бывали истерики, и хватало меня минут на пять. Дальше – затухание, полная потеря энергии, и хватало меня только на унылое поедание мороженого. А так истерить, вопить – это ж сколько сил-то нужно иметь?!
— Куда мы? – вяло поинтересовалась я.
— На улицу. Прогуляемся. Подальше от этого дурдома. И поговорим, – Никита говорил отрывисто.
Он присел, и начал меня обувать, как ребенка. А я была в такой растерянности, что даже и не подумала воспротивиться. Стояла, уперевшись одной рукой в стену, и позволяла приподнимать мои ступни, и натягивать на них ботинки.
Затем пальто, шарф, и почему-то мужскую шапку.
Никита быстро оделся сам, взял меня за руку, и вытащил на улицу.
Молча.
Помог спуститься по ступенькам, и повел за дом. Идти тяжеловато, снег не расчищен, мы по колено в нем утопаем. Шагаем по белому покрову в глубину сада, укрытого шапками снега, между деревьев. Цвета мало – серые стволы и белый снег, и мы с Никитой, тоже одетые в черно-серо-белое. Изо рта пар вырывается, мы по-прежнему молчим, и только его твердая, сухая ладонь, сжимающая мою, не позволяет мне остановиться, топать ногами, и выкрикивать вопросы и обвинения.
Хотя так и подмывает. Есть парочка важных таких вопросов.
Например, в курсе ли он, что с девушками о замужестве не шутят?
И знает ли он, что я не железная?
А еще… еще, какого черта он вообще с этой Лидой связывался, пусть даже на одну ночь? Тридцать минут постельной гимнастики – а затем проблемы на целое десятилетие!
Наконец, когда мы отошли от дома достаточно далеко, и буквально затерялись в этой зимней сказке, Никита остановился. Встал напротив, отпустил мою ладонь, и обхватил мои плечи – нахмуренный, бледноватый и серьезный.
— Надь, прости, пожалуйста. Знаю, мысли у тебя могут быть разные, спасибо что сдержалась и не наваляла мне, – он не удержался, и подмигнул, разрывая эту одуряющую серьезность момента. — Итак, первое: мы можем уехать не завтра, а сегодня. Я праздновать не начинал, за руль вполне могу сесть. Загрузимся в машину, и аривидерчи. Сейчас я не затыкал маму с Лидой, так как это было бесполезно. Проходил, знаю. Но как только в дом вернемся, я решу вопрос, и больше никто тебя не вздумает оскорблять. Зря я был таким мягким, все надеялся, что хоть мать поняла, что я давно не ползаю, а на своих двоих хожу. Ну да ладно. В общем, правда, прости меня. Больше подобного не повторится, ты приехала со мной, я пообещал тебя защищать, и немного продолбался. Исправлюсь. Простишь?
Я кивнула.
Думала, он про предложение вывел меня поговорить, а он про Лиду, мать, и прочие прошупрощебные вещи. Значит, точно пошутил, да?!
— А теперь к более важному, – глухо продолжил мужчина, взъерошил волосы, и нервно рассмеялся. Я с чисто женским, каким-то даже мелочным удовольствием наблюдала за его волнением. Значит, не одна я парюсь от всего произошедшего.
Вот и правильно! А то ходил тут такой серьезный, а это лишь маска. Так-то!
— В общем… черт, – выругался Никита. Я сложила руки на груди, подозревая, что сейчас мы поговорим про предложение руки и сердца. Улыбнулась, и кивнула ему. Мол, продолжай, родной, я очень внимательно слушаю. Ногой бы еще притопнула, но они в снегу по колено – не увидит и не оценит. — Надь, я… я тебя люблю, – грубовато и в то же время смущенно произнес мужчина.
Ого!
— Любишь? – на миг я опустила глаза в смятении, а затем снова взглянула на Никиту.
— Люблю! Как-то быстро все, и… бл… черт, – снова выругался Никита, — мда, не ожидал, что я такой косноязычный баран. Надь, все у нас быстро случилось, но я не парнишка, который похоть с симпатией, симпатию с влюбленностью, а влюбленность с любовью попутать может. Я тебя люблю. И именно поэтому и предложил тебе выйти за меня. По-идиотски предложил, каюсь, но искренне. Просто в момент попал, а потом дошло, что о таком наедине говорят и не при двух скандалистках.
Он смотрит требовательно, даже набычившись. Говорит, что не пацан, но… ох, Боже мой, ругается, и вообще все не романтично, а немного трагикомично, но как же мне сейчас хорошо. Было плохо, был шок, а сейчас отходняк и эйфория. И Никита в любви признался, хотя ему тяжело это далось. Именно как пацану, который в первый раз девушке о любви говорит.
— Правда любишь? – шмыгнула я носом, и уткнулась ему в грудь.
— Правда, – мягко произнес Никита. — И мы можем подождать со свадьбой, и с помолвкой. Поставим на паузу, если ты не готова. Я понимаю, у тебя ребенок, и своя налаженная жизнь, а тут я со своей придурковатой семьей и не менее придурковатым предложением. Я подожду, Надь. Нам некуда торопиться.
— А тебя на Лиде не женят? – прошептала я.
Боже, о чем я? Он говорит, что готов всю назад отыграть. И я еще не сказала, что тоже его люблю. Я это должна была произнести, а не про Лиду говорить! Вот же дура!
А Никита расхохотался.
— Не женят, Надь. Я просто не хотел скандалить, потому немного пустил все на самотек с Лидой, мамой и их планами. Знал же, что ничего у них не получится, и просто отстранился, так как задолбали они меня. Мне тридцатник, как меня можно силком в ЗАГС приволочь, глупенькая?
— И правда, никак, – признала я. — Никит, я тоже тебя люблю, – выдохнула я, не отрываясь от его груди.
Он сжал меня крепче, кажется, после этого дня я вся в синяках буду – на талии, на плечах, и плевать. Такой абьюз я готова потерпеть. Хорошо же!
— Правда? – прошептал Никита также, как я совсем недавно.
— Правда. Люблю.
Подняла на него глаза, и увидела мужскую самодовольную улыбку. Вот котяра. Так и светится весь, мол, конечно, любишь, как меня вообще можно не любить?!
Сейчас поцелует! Вот точно, сейчас чуть наклонится, и ка-а-ак поцелует!
— Может, поцелуешь меня уже? – «тонко» намекнула я, устав стоять на носочках в холодном снегу.
Момент подходящий, а он не целует. Все продолжает изучать мое лицо, и выглядит с каждой секундой все довольнее, и довольнее.
