— Нет, — выдохнула я и зачем-то призналась: — Ты.
Павел поднял глаза, и я заметила в них изумление. А потом лицо мужа преобразилось, став именно таким, каким я видела его во сне — жадным и нетерпеливым, с глазами, блестящими от неприкрытого желания. Я непроизвольно задышала чаще, развела ноги шире… и всхлипнула, когда Павел снял одну ладонь с моего плеча и положил туда, где давно было жарко и влажно.
— Боже, Динь… — прохрипел он, проведя пальцами по половым губам. Он будто играл на мне, как на музыкальном инструменте, проворно и плавно двигая ладонью. Круговыми движениями обводил набухший клитор, спускался вниз, к лону, обводил вход в меня, ненадолго и неглубоко проникал внутрь пальцем, дожидался протяжного стона — и выходил, повторяя всё вновь и вновь.
Мне казалось, что я горю. Я тысячу лет уже не ощущала ничего подобного. Такого сладкого жара, такого откровения, такого тянущего чувства между ног… Это было так остро и жадно, как до брака, когда мы ещё совсем не знали ни бед, ни горя…
— Паш, мне нельзя, нельзя… — шептала я, жалобно всхлипывая, выгибаясь и вопреки своим словам подстраиваясь под его движения пальцами, шевелила бёдрами, обхватывала руками его напряжённую спину…
— Немножко можно. — Горячий язык коснулся сначала одного соска, затем второго, и я едва не умерла от наслаждения. Грудь сейчас была настолько чувствительной, что меня словно молнией пронзило. — Доверься мне, всё будет хорошо…
Павел осторожно и ласково покусывал меня за соски, одновременно с этим продолжая движения рукой внизу, где было уже до безобразия влажно и скользко. Целовал живот, шепча, какой он безумно красивый, спускался всё ниже и ниже… А потом…
Я вскрикнула, ощущая, как на ресницах собираются солёные капли удовольствия, притиснула к себе голову Павла, изо всех сил прижимая её как можно ближе и чувствуя, как он проникает в меня языком, пальцами осторожно раздвигая половые губы и перекатывая клитор, будто бутон цветка. Он имитировал половой акт, тараня меня языком, выгибал его, задевая внутри что-то такое, из-за чего я безумно дёргала ногами, верещала и плакала от наслаждения, сцепив руки в замок на затылке Павла и ни за что на свете не желая, чтобы он прекратил всё это. Он и не прекращал, настойчиво, но нежно доводя меня до края — пока я в конце концов не отпустила его голову и не рухнула обратно на постель, ощущая, как уходит напряжение из тела и кожи словно касается раскалённое солнце, взрываясь мелкими лучиками в моих зрачках…
Когда я очнулась от своей эйфории, Павла рядом не было.
Только в ванной шумела вода…
Павел
Собственное напряжение он смыл в ванну, быстро и лихорадочно закончив всё буквально за несколько секунд. Стоны и вскрики Динь возбудили просто до невозможности, до боли во всех мышцах, до помутнения мозгов. Пришлось даже засунуть голову под ледяной душ — иначе она соображать отказывалась. Хорошо, что сегодня Павлу не нужно было на работу.
Он не обольщался, понимая, что просто подловил Динь на слабости. Сон, гормоны беременной женщины, а тут он полез со своими ласками — она просто не смогла его оттолкнуть. Получила удовольствие, а теперь наверняка захочет прояснить ситуацию и указать Павлу на его настоящее место в районе плинтуса.
Что ж, он был к этому готов, хотя это не значило, что ему совсем не будет больно.
Когда он оделся и вышел из ванной, Динь ещё сидела в спальне на кровати, глядя в окно с отсутствующим выражением на лице. Заметив Павла, нервно сцепила руки на подоле ночнушки и слегка порозовела щеками.
— Я… — начала она почти с вызовом, но он её перебил.
— Ложись, я укол тебе сделаю. Спирт есть?
Динь вздохнула, зыркнула на него исподлобья, явно раздумывая, не продолжить ли выяснять отношения, но в итоге сдалась и сказала:
— В ванной, в шкафу за зеркалом. И ватные диски там же.
Павел кивнул, вновь пошёл в ванную, забрал всё необходимое и вернулся к Динь.
Жена уже лежала. Ночнушку задрала, но трусы предусмотрительно надела. И когда Павел улыбнулся, глядя на весёлую жёлтую пчёлку на ослепительно белом хлопке, откровенно напряглась.
Господи, неужели она и правда думает, что он теперь будет набрасываться на неё каждый день? Нет уж, это было бы глупо.
— Динь, расслабься, — произнёс Павел как можно примирительнее. — Хочешь, закрой глаза. Это всего лишь укол, ничего страшного.
— Да я не из-за укола, — огрызнулась жена, но глаза закрыла. Павел быстро сделал всё необходимое, прижал ватный диск к проколу и спокойно сказал:
— Я понимаю, но я уже говорил тебе, что уеду и больше не появлюсь по первому же твоему слову. Ничего не изменилось. Как только ты решишь, что всё и моя помощь тебе больше не нужна, скажешь — и я уберусь из твоей жизни, обещаю.
— Да ладно, — хмыкнула Динь, перехватывая вату, и открыла глаза. Окинула Павла скептическим взглядом и протянула: — Хочешь сказать, что не собираешься заставлять меня принять тебя обратно?
— Не собираюсь. Заставлять — нет, — покачал головой Павел. — Для чего, чтобы ты постоянно была несчастна? Нет, Динь. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и останусь только в том случае, если ты захочешь быть счастливой со мной.
— Я не захочу, — процедила жена, и глаза её моментально налились слезами. Ещё не хватало!
— Я пойду приготовлю завтрак, а ты полежи минут пять и иди умывайся, — быстро сказал Павел, отходя от кровати. — Будешь сырники?
— Нет. Я собиралась сварить яйца и сделать бутерброды с маслом и сыром.
— Хорошо, договорились.
Дина
Весь этот день я ругала себя. Старалась не думать о произошедшем, но как тут не думать, когда такого со мной уже минимум года четыре не случалось? Я словно вернулась во времена своей беспечной юности без диагнозов и лекарств, и от этого было одновременно и сладко, и горько.
А Павел вёл себя, как ни в чём не бывало. Будто не произошло между нами ничего особенного, так, мелочь какая-то, ерунда. Может, для него это и правда ерунда? Я же не знаю, с кем он спал целых три года. И дивчина эта, которая от него забеременела, наверное, в постели была хороша, не чета мне, уставшей и задолбанной лечением.
Господи, а ещё совсем недавно я думала, что ничего не чувствую к бывшему мужу. Неужели это невозможно, и он так и будет портить мою кровь этой любовью? Нет уж. Пока я беременна, пусть помогает, но потом — всё. Раз обещал, что уедет, значит, уедет, а не захочет — заставлю, он же мне теперь никто.
Примерно с такими мыслями я и завтракала, не глядя на Павла. И уже когда допивала сок, вспомнила, о чём ещё хотела ему сказать.
— Мне нужно в клинику, — выпалила, не поднимая глаз. — Желательно, завтра. Или хотя бы послезавтра. Надо сдать кровь. Целую кучу анализов по системе гемостаза.
— Я понял, — раздался спокойный голос Павла. Точно так же невозмутимо он всегда говорил со мной все годы моего лечения. И это помогало раньше — помогло и сейчас. Удивительно, но несмотря на то, что я в ту секунду злилась на бывшего мужа, всё равно умудрялась подзаряжаться от его спокойствия. — Значит, поедем завтра, не проблема. Ты уже измеряла давление?
Значит, он и это запомнил. Да, Игорь Евгеньевич объяснил, что с такими нарушениями, как у меня, возможно повышение артериального давления, и его нужно постоянно контролировать. Это было написано на листочке с назначениями, видимо, Павел прочитал и запомнил.
— Да, всё в норме.
— Хорошо. — Скрипнула табуретка: бывший муж встал из-за стола. — Я выведу Кнопу и поеду, вернусь вечером. Тебе что-нибудь купить?
— Нет.
Я ответила «нет», отлично осознавая, что он всё равно купит. И точно — вечером, когда Павел уже погулял с собакой и ушёл, я заглянула на кухню и обнаружила там спелый и сочный манго. Он так аппетитно пах, что я моментально его слопала. И только потом, когда от манго остались одни очистки и косточка, вспомнила, как мы с Павлом ели эти фрукты вдвоём… раньше. Я чистила, делила пополам, и мы ели, облизывая пальцы от струящегося по ним сока. Похожим образом мы ещё ели ананасы, только чистил Павел, а не я. Я всегда не знала, как подступиться к ананасам, поэтому после развода покупала только консервированные.
