говорил… — слышу тихий голос с пассажирского сиденья часом позже.
— О чем? — смотрю на Нику, повернув голову.
Мы движемся по городу, направляясь в ее квартиру.
Я привык жить на “два дома”, но окончательно к ней переехать мешает желание иметь немного личного пространства. Я вообще не люблю сидеть на одном месте, а полное совместное проживание подразумевает под собой то, что я должен на сто процентов подстроиться под жизнь другого человека. Хотя наши жизни и так друг под друга подстроены, я все же имею несколько дней на неделе, в которые полностью предоставлен сам себе.
— Про идею для бизнеса, — она пытливо всматривается в мое лицо.
Кружит по нему глазами, ожидая ответа.
— Она мне недавно пришла, — пожимаю плечом. — Я еще ничего не решил.
— Ты не умеешь “увлекаться”, — вздохнув, говорит она.
— “Увлекаться”? — уточняю.
— Угу. Ну, знаешь, “загораться”, — поясняет. — Вроде как загореться идеей. Ты очень-очень рациональный.
Я бы мог рассказать ей о том, какой я рациональный. Уверен, она офигела бы не меньше, чем моя семья и ее отец.
— Это плохо? — смотрю на Нику.
— Нет, — улыбается. — Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Мрачно смотрю на дорогу, потому что впервые в жизни мне чертовски сложно сказать ей то же самое, поэтому делаю вид, будто двухполосный проспект за лобовым стеклом требует моего бескомпромиссно полного внимания.
В ее квартире все на своих местах. Обстановка знакома до мелочей. Порядок наших действий тоже. Я всегда хожу в душ первым, если мы не ходим туда вместе.
Тело Ники вытягивается вдоль моего, когда она забирается под одеяло в одной из моих футболок.
Синий свет от экрана телевизора падает на кровать и стены.
Я дико хочу спать.
Прохладная ладонь гладит мой живот, задевает член.
— Давай сделаем ребенка… — вдруг произносит Ника.
Мое смятение, как гребаный цунами.
Предложение абсолютно, твою мать, логичное, но первой реакцией, зашевелившейся в груди, был далеко не энтузиазм. Я слишком хорошо понимаю, что это было, и это немного, блять, шокирует.
— Тебе еще два года учиться, — напоминаю хрипло.
— Ну и что, — шепчет, накрывая мои губы своими.
Седлает мои бедра и стаскивает через голову футболку, оставаясь абсолютно голой…
Карина
— Ну, все, — объявляю, выпуская из ладони подбородок пятилетнего мальчика. — Вот, — кладу в коробку рисовальную кисточку и вручаю ему зеркало.
— Кру-у-у-то, — рассматривает аквагрим на своем лице.
Его лицо теперь — маска тигренка в розово-лиловых тонах. Нос — черный пятачок, на щеках усы.
Вернув мне зеркало, мальчик скрывается в детской развлекательной комнате торгового центра, где со вчерашнего дня я подрабатываю по три часа в день.
Положив зеркало рядом с коробкой, устало чищу кисточки и заодно свои пальцы. За последние дни я дико вымоталась. Сегодня мама попросила меня вернуться домой хотя бы к восьми вечера, потому что собирается поговорить с Василиной о том, что “папа не вернется из командировки”. Предстоящий разговор нервирует нас обеих, но откладывать его больше нельзя.
Мы не обсуждали, но я уже приняла решение о том, что переведусь на заочное. Тогда я смогу найти постоянную работу и содержать себя сама, правда, пока моей головы хватило только на то, чтобы сгенерировать это решение, и не более.
Краска забилась под ногти, но доставать ее оттуда, нет настроения.
Уронив руки между колен, откидываю голову и вращаюсь на стуле. Разминаю затекшую шею, пока перед глазами мелькают торговые отделы и вывески. Среди всей этой пестрой мешанины я вижу знакомое лицо, и оно движется в мою сторону.
Притормозив ногой, останавливаю вращение стула и наблюдаю за тем, как, обходя эскалатор, ко мне приближается моя двоюродная сестра.
Ее рыжие волосы собраны в мягкий пучок на макушке. Покрытое бледными веснушками лицо выглядит здоровым и даже румяным. Огромный контраст с тем, какой я видела ее пару недель назад в больнице.
В ее руке магазинные пакеты, и на ходу она жует яблоко.
Отличный день для шопинга.
— Привет, — остановившись рядом, с улыбкой рассматривает мое лицо. — Это что, требование работодателя?
Вокруг моего правого глаза сине-зеленое крыло бабочки, на тыльной стороне запястья маленькая бабочка того же оттенка, присыпанная блестками.
— Нет, — отвечаю сестре. — Просто мне было скучно, — пожимаю плечом.
Для пяти часов вечера пятницы здесь на удивление мало детей. Не знаю, может быть, за пределами моей ракушки вся жизнь вымерла. В любом случае оплата у меня почасовая, так что мне все равно.
Сестра не знает о нашей семейной драме.
Никто не знает, кроме нас троих. Отца, матери и меня.
Достав из сумки телефон, Аня пристраивает свою щеку к моей и делает селфи. Успеваю высунуть язык и скорчить что-нибудь, прежде чем она делает снимок.
— Как дела у твоего пузожителя? — интересуюсь.
— Хорошо, — улыбается, поглаживая свой почти плоский живот. — А у тебя как дела?
— Просто супер, — делаю вид, что поглощена сбором своего рисовального инвентаря.
Я не хочу признаваться даже себе самой в том, что с недавних пор постоянно ищу кого-то в толпе. Несмотря на злость, обиду и разочарование, это получается само собой и чередуется с то возникающей, то исчезающей тяжестью в груди, которую хочется потереть ладонью и разогнать.
— Какие планы на вечер? — спрашивает сестра. — Может, поднимемся наверх, в кафе?
Я бы сделала это с удовольствием, но не могу.
— Я не могу, — вздыхаю. — У меня дела.
— Я свободна вся следующую неделю, — говорит она. — Звони в любой день.
Она остается составить мне компанию на следующие пятнадцать минут, а потом мы расходимся.
Я захожу в туалет, чтобы умыться, после чего направляюсь к лифтам, перечитывая сообщение от Лекса.
“Место Т1-Т2, из лифта сразу налево”, — прислал он пять минут назад.
К моему удивлению, он пунктуальный, и по всем законам вселенной — это он ждет меня, а не наоборот.
— Привет, — говорю, забравшись в его “порше”.
Его переносицу рассекает красный рубец, под бровью след от ссадины.
Черт.
Кажется, этим трофеем он гордится.
Он улыбается, показывая идеально ровные белые зубы. На нем утепленное пальто и шарф, завязанный с большой фантазией. Он достаточно привлекательный для того, чтобы своей фирменной улыбкой разбудить бабочек в животе у девушки,
