Краем глаза цепляю Сулеймана, хмуро смотрящего на меня, и отрицательно качаю головой: «Не подходи!», когда он делает попытку приблизиться.
– Что ты там предлагал, Павел Егорович? – беру друга под руку, резво шагая в гардероб. – В кафе посидеть? А пойдем. Заодно про свою студенческую разгульную жизнь поведаешь. Только сначала ко мне домой заскочим. Семена надо накормить, а то голодный парень сидит… Да не ржи ты так, это кот, а не мужик… Точнее, он тоже мужик, но не мой. Блин, кот не мой. Он временный… Говорю же, не ржи, зараза…
Несу всякую чушь, только бы переключиться.
Только бы забыться… и забыть.
И Пашка, как настоящий друг, помогает. Не задает неудобных вопросов, зато веселыми байками об институтской и общажной жизни заваливает по самую макушку.
Глава 19
Ну кто бы сомневался, что Султанов так просто сдастся и отвалит.
Конечно же, не я.
Потому еще в субботу вношу этого муд…жчину в черный список на телефоне и отключаю домофон, заранее предупредив родителей, что уезжаю с друзьями за город. И целых два дня с каким-то стервозным, совсем несвойственным мне воодушевлением наблюдаю, как всплывают и гаснут сообщения о непринятых спам-звонках.
– Иди к черту, папочка, – шиплю всякий раз, отмечая краем глаза вспыхнувший экран.
И даже не расстраиваюсь, что приходится сидеть взаперти. Самоизоляция позволяет во всю заняться собой любимой. Сделать педикюр, маникюр, эпиляцию, завить волосы, распрямить и поэкспериментировать с прическами, вдоволь наваляться на диване, посмотреть фильмы, до которых долго не доходили руки, приготовить пиццу и естественно, наиграться с Семеном.
Однако, этот упертый баран, который Сулейман, легко меня обыгрывает, когда наступает понедельник.
Правильно говорят, его за дверь, а он в окно.
Конкретный случай происходит и в моей реальности.
Султанов звонит на рабочий городской, который я даже при желании не могу вырубить, иначе Саныч тут же устроит Армагеддон и вызовет спецов из Ростелекома, и произносит четко и отрывисто после короткого приветствия:
– Приеду через час, надо поговорить. Сбегать не советую. Все равно найду, но тогда точно задницу надеру.
И голос, зараза, такой наводит: низкий тембр, приказные нотки, что я мгновенно теряюсь, начиная мелко подрагивать. Правда, не знаю от чего. То ли от страха, что маловероятно, то ли от предвкушения, что дико удивительно.
Сглатываю и молчу.
Однако, мой личный кошмар, наделенный раздутым самомнением, совсем не парится, легко принимает это за положительный ответ и первым кладет трубку.
Я же так и сижу, хлопая ресничками и глядя в пустоту, слушаю короткие гудки. И отвисаю, когда Ниночка прибегает за корректором.
– Ты чего такая? – выпаливает она с порога, сложив бровки домиком.
– Какая? – туплю, не понимая вопроса.
– Странная. Случилось что? Хочешь, расскажи, легче станет…
Ну да, Степанова синоним слова «любопытство», а еще «по секрету всему свету».
– Понедельник – день тяжелый, – озвучиваю святую истину, тяжко вздохнув для порядка, и параллельно отмечаю, как гаснет в карих глазках огонек предвкушения новой сплетни.
– А-ааа, нуу… да, – тянет она слегка разочаровано.
– Ну… да, – поддакиваю и я, потому что повод для этого действительно есть.
И скоро приедет.
Ага, уже через сорок семь минут.
– Ну, я тогда пойду? – кивает Ниночка в сторону выхода, поняв, что ничего интересного не обломится.
– Иди, – отпускаю девочку и перевожу взгляд за окно, где наконец-то кружит снежный хоровод.
Зима пришла.
Ну, слава богу, дождались.
– Добрый день.
Султанов появляется на пороге строго минута в минуту. Делаю вдох, чтобы озвучить собственное «приветствие», но замечаю за его широкой спиной вошедшего следом Егора Саныча и лишь киваю.
– Марь Дмитриевна, у нас форс-мажор! За сегодня кровь из носа нужно доделать чистовой договор и обязательно его подписать. Сулейман Тахирович завтра рано утром уезжает в Москву и вернется… Когда ты там вернешься? – оборачивается шеф к Султанову.
– Недели через две или три, как только позволят обстоятельства, – отвечает тот, глядя на меня в упор.
– Неужели, Сулейман Тахирович, жену в роддом уже рожать везете? – растягиваю холодную улыбку на помертвевших губах. – Какой Вы, однако, образцовый семьянин. Просто загляденье.
– Маа-а-аш? – удивляется моему хамскому выпаду Соколов, явно привыкший видеть перед собой милую, добрую девочку, а не стерву, что сейчас поднимает голову.
– Всё в порядке, Егор Александрович, – понимаю, что борщу не к месту, потому стоически беру себя в руки, – конечно же, я сделаю все, что от меня зависит в юридическом плане. Думаю, часа за три управлюсь.
– Ла-а-адно тогда, – заметив нашу зрительную дуэль с Султановым, почесывает затылок начальник, – сами разберетесь. Не маленькие.
– Естественно, – соглашается наглец, прожигая черными провалами тьмы всю меня с ног до головы, – разберемся.
И столько предвкушения в голосе у этого… гада, что я опускаю взгляд. Но не потому, что сдалась.
Нет.
Выискиваю что-нибудь потяжелее, чтобы зарядить в его самодовольную рожу.
– Поговорим или поработаем для начала? – интересуется Султанов, как только остаемся вдвоем.
Он по-хозяйски скидывает короткое черное пальто и поддергивает рукава светло-серого свитера, оголяя запястья и демонстрируя не только массивные скелетоны на правой руке, но и темные волоски, при виде которых мне вновь хочется сглотнуть.
Да что за дикая реакция в последние дни на этого мерзавца выработалась?
Бесит…
И реакция эта бесит, и сам он бесит, и улыбка его довольная.
Всё бесит, вот и сжимаю в кулаке ручку, пока корпус той жалобно не трескает, разлетаясь на две части.
– Не поцарапалась? – Сулейман перехватывает мою кисть, подушечкой большого пальца скользя по ладошке и проверяя кожный покров на целостность.
– Уб-бери руки, – произношу с запинкой, стараясь разорвать контакт.
– Ясно, значит, сначала поговорим, – совершенно спокойно выдает мой личный кошмар, позволяя вырваться.
Отлично понимаю, что он сейчас в явно более выгодном положении. Да хотя бы потому, что я никуда не могу уйти из собственного кабинета, как бы не мечтала. А значит, выслушать его мне придется по-любому.
Что ж, может оно и к лучшему.
Добью свои розовые очки уже до пыли, чтобы ни одной попытки их восстановить и водрузить на нос не осталось.
***
– А давай, – киваю, соглашаясь, и откидываюсь на спинку стула.
Руки скрещиваю на груди. И не потому, что таким образом стараюсь закрыться от оппонента, как говорят психологи, а чтобы не показывать ему, как на самом деле дрожат ладошки.
Да что там ладошки, меня всю порядком штормит. В крови же вспенивается жгучий азарт напополам с заведомым отрицанием всех его оправданий.
«Я тебе не верю,
Ты – сон вчерашний,
Который мне пророчит слезы.
Я тебе не верю…»
Поет в голове Лепс вместе с Аллегровой, и, кажется, я им мысленно подпеваю.
– Наверное, это я виноват, что слишком затянул с разговором. Все думал, что не готова, не поймешь. Хотел дать нам время привыкнуть, а вышло… неправильно вышло… – выдает Султанов, защелкивая личину на двери.
Он обходит мой стол, и, аккуратно сдвинув все бумаги к центру, садится на его край.
Открываю рот, чтобы сделать замечание, да что там… рявкнуть, ведь у меня все внутри кипит от его самоуправства… от его близости… от его наглости…
Но не делаю, потому что вдруг озаряет понимание – чего я хочу на самом деле.
Хочу причинить ему такую же боль, что он сделал мне. Отзеркалить ее. Заставить страдать, чтобы он задумался, чтобы понял, наконец, что играть человеческими жизнями нель-зя! Ни по молодости, ни теперь.
– Султанов, мне кажется, я тебя ненавижу, – выдаю тихо и надрывно, глядя прямо в темно-карие омуты. – Не-на-ви-жу…
Не хочу плакать, но зрение уже туманиться, и слезы застилают глаза. А я, как и прежде, неотрывно смотрю на того, кто сумел затронуть душу, взял ее в ладони, а затем безжалостно бросил под ноги и наступил грязным сапогом.
