месяц.
Скрипит зубами, поднимает подушку и кидает ее на кровать. После разворачивается ко мне и скрещивает руки на груди.
— И тебе не стыдно?
— Нет, — раздувает ноздри.
Глеб тем временем забирает ноутбук с одного стола, потом со второго:
— Устроите драку, то интернет увидите только в школьной библиотеке.
— Тоже мне проблема, — Арс встает, шагает к книжному шкафу и сосредоточенно изучает корешки книг, — будет время почитать.
— И никакой приставки, — медленно выдыхаю я из себя клокочущий гнев.
Марк сейчас, кажется, лопнет от злости, но молчит, покрываясь красными пятнами ярости.
— Никаких драк, — смотрю то на одного, то на другого, — посидите, подумайте, а потом, когда будете готовы поговорить, то велкам на разговор.
Выхожу, сунув телефон Арса Глебу.
Он шагает к кабинету:
— Я закрою гаджеты под ключ в шкафу.
— И рыбку покорми, — машинально отвечаю я. — И пообщайся с ней. А то она там одичала уже.
У лестницы останавливаюсь, когда до меня долетает:
— Как ты тут? Жива? Жива. Хорошо тебе тут в тишине? Что у тебя сегодня в меню? Ничего нового, милая. Все тот же непонятный порошок, который очень сомнительно пахнет.
Из комнаты выглядывает Марк. Щуримся друг на друга, как ковбои при перестрелке из вестернов.
— Ты уже готов поговорить? — тихо спрашиваю я.
Марк в ответ хлопает дверью.
— Ты мне тут дверью не хлопай! — из кабинета выходит Глеб. — А ну вернулся и нормально дверь закрыл!
Марк вновь появляется и медленно закрывает дверь, уничижительно глядя на Глеба.
Тихий щелчок, и Глеб переводит на меня усталый взор:
— Может, ремня всыпать?
— Вот мы и дошли до рукоприкладства, — шипит за дверью Марк. — А после развода у тебя есть такое право на ремень?
В глазах Глеба проскальзывает отчаяние, и я повышаю голос:
— Лично для тебя запрет на интернет две недели!
— Да блин! Я забираю свои слова обратно!
— В следующий раз хорошенько подумаешь, чем открыть рот!
Кидаю на Глеба беглый взгляд и торопливо спускаюсь.
— Нин.
Останавливаюсь и оглядываюсь.
— Чего? Теперь ждем Аленку с ее репетиции и раскалываем маленькую ведьму на чистосердечное признание. Чемоданы подождут, милый. Не видишь, что у нас оказывается не семья, а какой-то преступный синдикат! И что нам делать с этим садовым гномом?!
— Я люблю тебя, — стоит и не моргает.
— Да твою ж дивизию! — топаю ногой и верещу. — Я знаю! Знаю! — затем медленно выдыхаю. — На тебе ужин, а я… пойду отрублю интернет, спрячу приставку… и приму ванну, — делаю медленный вдох и выдох, — в тишине и покое. И если кто-то мне помешает, — скрежещу зубами, — то я тут кирпичика целого не оставлю. Как принято?
— Принял, — Глеб кивает.
— И не дай бог кто-то начнет носы воротить за столом… — шагаю в гостиную, — выпендриваться… умничать… И Аленка… Вот от Аленки такого совсем не ожидала! И как так получилось?! — выдираю шнуры от игровой приставки. — Это я виновата? Я плохая мать? Но я никого не учила воровать садовых гномов! Врываться в чужие дома! Лгать!
— Ты хорошая мама…
— Скройся, — разворачиваюсь к Глебу и помахиваю шнурами. — Глеб, я серьезно. Я в шаге от физического насилия в семье. Я тебя до кровавых полос отстегаю… И я на это имею право и с разводом и без!
***
У меня вышла горячая новиночка “Милая, у нас не будет развода”
https:// /ru/reader/milaya-u-nas-ne-budet-razvoda-b459085?c=5317587
— Я хочу другую женщину.
Я поворачиваю лицо к Егору, и мне кажется, что в гнетущей тишине слышен хруст моих шейных позвонков.
— Что? — мой голос скрипит тихим недоумением.
— Хорошо, Инга, я повторю, — Егор медленно выдыхает через нос, глядя черными глазами на дорогу. — Я хочу другую женщину.
Глава 37. Я так устала
— Мам, — раздается тихий голосок Аленки за дверью.
Выключаю фен.
— Папа забрал у меня телефон, — шепчет Аленка, — и сказал, что вы все знаете. И теперь никаких киндеров… — замолкает и сердито бубнит, — аж на месяц. Мам… — сребется в дверь. — Марк и Арс меня заставили… — вздыхает и шепчет еще тише. — Я вру… никто меня не заставлял.
Закусываю губы, чтобы сдержать в себе улыбку умиления.
Полчаса в теплой воде и пене меня немного успокоили.
— Мам… не злись, а… Я подслушала их разговор и… развела их…
— Развела? — накидываю на плечи халат и затягиваю пояс на талии.
Выхожу к Аленке, которая тупит глазки в пол:
— Так Марк сказал. Сказал, что я их развела, как лохов.
— ППосмотри на меня.
Нехотя смотрит на меня, и я вижу в ее глазах детское самодовольство, пусть очень старается показать мне, как она сожалеет.
— Развела, как лохов? — тихо повторяю я.
Глазки Аленки вспыхивают быстрой гордостью за себя, и она спешно опускает взгляд.
— Ну, мам…
— Они же они твои братья, Ален, — шепчу я. — Как ты можешь называть или считать их лохами.
— Это Марк сказал, — зло ворчит. — Я только повторила.
— И в чужие дома нельзя врываться.
— Я не врывалась, — сердито смотрит на меня. — Я даже не просила брать меня с собой.
— Ты соучастница преступления, — скрещиваю руки на груди и приваливаюсь к косяку двери.
— Что?
— Ты покрывала преступление, Ален. Да, вот так. Представляешь, за такое могут посадить в тюрьму.
Вот сейчас ее глаза становятся испуганными:
— Но дом ведь пустой…
— Наш дом тоже бывает пустым, когда никого дома нет, — говорю спокойно и убедительно.
— Но там никто не живет…
— Мы тоже не живем, когда, например, улетаем в отпуск. Как ты считаешь. Имеет ли право какая-нибудь девочка прийти и поиграть с твоими игрушками, полежать в твоей кровати? Она ничего не заберет, просто поиграет, пока тебя нет.
— Но мы не продаем дом…
— А если бы покупали дом, в который могли приходить мальчики и девочки без разрешения?
Аленка тоже скрещивает руки, копируя мою позу. Хмурится и выставляет одну ногу вперед.
— Было бы стремно… ой, нехорошо…
— Опять за Марком повторяешь?
— За Арсом.
Вздыхаю.
— А что папа тебе по этому поводу сказал? — на всякий случай уточняю. — На счет дома и укрывательства?
— То же самое, что и ты, — отступает и садится на край кровати, тяжело вздохнув. — И киндеров мне теперь не видать целый месяц, — жалобно смотрит на меня, ожидая, что я не поддержу такое суровое наказание. — Мам, вы и так их редко покупаете.
— Прими наказание с достоинством.
— А как вы узнали?
— Арс поделился. И твои старшие братья тоже наказаны.
Вселенская печаль заключенного в глазах дочери, для которой я сейчас строгий и неподкупный судья.
— А можно я буду сегодня спать на диване, если я наказана? — складывает ручки на коленях.
