Встречаться господа полицейские на рабочем месте не любят, всех тянет в рестик, но я понимаю, почему. Мало ли, что я хочу предложить, а там прослушки везде, привлекут еще за что-нибудь…
Но ничего противозаконного я делать не собираюсь, наоборот! Хочу, чтобы закон восторжествовал. И чтобы взрослые люди перестали обманывать маленькую девочку.
— Дмитрий Алексеевич, — жму ему руку, когда он наконец-то входит в ресторан.
— День добрый, Мирослав Сергеевич. Чем обязан?
— Не больше, чем консультацией. Степан Дмитриевич дал ваши контакты, сказал, что знающий человек и сможете помочь разобраться в проблеме.
— Чем смогу, — разводит руками. Хитрый взгляд, цепкий, но в целом, в его работе так и нужно. Надо как-то найти к нему подход, чтобы у нас точно всё срослось.
— Пообедаем? Я угощаю, — улыбаюсь ему и тот сразу расслабляется. Ждал.
Мы заказываем еду, ждем официанта, я немного тяну время, не наглею сразу с вопросами нападать, хотя хочется поскорее перейти к делу. Но когда он наконец-то начинает обедать и наконец-то расслабляется окончательно — начинаю разговор.
Рассказываю всё как и в прошлый раз: о квартире, о наследстве, о наглости нерадивых родственничков Сонечки и обязательно об участковом Королеве.
— Как меня достал этот Королёв, — устало говорит Дмитрий Алексеевич, — одни проблемы от него. Но никто не хочет больше на этот участок, никто! На увольнение даже готовы, только бы не в этот ужас. Но помочь я тебе могу, по бумагам всё оформим как надо в обход Королёва, а он потом с моей подписью уже ничего не сделает, остается смириться. Тут даже судиться не придется, потому что бумаги-то она никакие не подписывала, квартира официально ее. Документально-то я тебе помогу, всё в лучшем виде оформим, могу и группу захвата организовать, чтобы выселить их. Другой вопрос к человечности. Отвалят ли они от нее после этого? Мы их хоть в окно выкинуть можем, но от девчонки-то не отстанут. И их не посадят даже, состава преступления-то нет.
И я понимаю, что он прав: не отстанут. Даже если я приду к ним с пачкой документов, доказывающих, что квартира принадлежит Сонечке, а им отсюда пора сваливать. Не такие это люди, у них ничего святого нет, точно не отвалят и жизни не дадут. И не то чтобы я собирался отпускать Сонечку из моего дома обратно в тот ужас, нет. Просто хочу помочь ей вернуть квартиру родителей, которая для нее дорога даже банально как память.
— Договариваться надо напрямую с сожителями? — задаю вопрос, на который уже знаю ответ, и кивок Дмитрия Алексеевича служит подтверждением моих мыслей.
Это логично. Неправильно, но логично. Чтобы они отвалили от Сонечки и никогда ее не трогали, надо организовать им какое-нибудь жилье. Им-то насрать, где бухать и собирать собутыльников, в конце концов. Куплю им какую-нибудь однушку, а у Сонечки сделаем ремонт и пусть радуется Принцесса. Да. Точно. Так и сделаем.
Благодарю Дмитрия Алексеевича за консультацию, обещаю скинуть ему все имеющиеся документы на всякий случай, чтобы все-таки иметь на руках все доказательства. Конечно, обещаю ему забрать машину на ТО и вообще жду его в любое время и наконец-то сваливаю. Надо заехать на работу, а потом домой, к Сонечке. Буду завоевывать сердце, главное только не торопить ее, как она и просила.
Целый день без нее, уже даже скучаю. Втрескался, как мальчишка, ничего поделать с собой не могу, и улыбаюсь, как идиот последний, когда о Принцессе думаю.
Еду на работу, встаю на светофоре уже недалеко от автосервиса, оборачиваясь по сторонам, и… замечаю Соню.
Она идет по тротуару, обнимает себя руками за плечи и словно ничего не видит вокруг. Я убеждаюсь в этом, когда мимо нее проходит женщина, задевает ее плечом, а та словно и правда ничего не замечает. Какого черта?
Жду светофор, оставшиеся двадцать секунд теперь кажутся вечностью. Мне нужно доехать и припарковаться, чтобы выйти к ней. Всё это время наблюдаю за Сонечкой, не понимаю, что с ней такое и почему она вообще не дома!
Я надеялся, что она спит, отдыхает, гуляет с Мишей, валяется в ванне или еще что хорошее, но она почему-то тут. И с ней явно что-то не то.
Наконец-то загорается зеленый, быстро нахожу парковочное место у какого-то супермаркета и выбегаю к Сонечке. Я не мог ошибиться, это точно она, хотя и не похожа на мою жизнерадостную Принцессу ни капли.
— Соня, — зову ее, когда остается пройти метров двадцать. Но она не слышит! Что происходит? В груди жмет, поднимается паника, я не понимаю, что случилось, и это меня очень волнует. — Соня!
Подбегаю сзади, хватаю ее за руку и разворачиваю к себе.
Взгляд потерянный, немного хуже, чем когда я вытаскивал ее с балкона с разбитым стеклом. Что могло произойти, что ей снова так плохо?!
Она словно смотрит сквозь меня, а потом, когда, видимо, понимает, кто перед ней — начинает плакать.
Громко, надрывно, так, что сердце сжимается от боли за эту девчонку.
Глаза и без того красные наливаются новой порцией слез, они текут по щекам, подбородок дрожит, а потом она неожиданно начинает меня колотить своими маленькими ладошками. По груди, лицу, животу, везде, куда попадает, и я просто позволяю ей это, потому что в целом не понимаю, что происходит.
— Это ты, всё ты! Ты виноват! Взрослый же мужик, не позаботился о такой глупости! А мне что делать? Вот что мне делать сейчас, скажи, что?
— Соня! — пытаюсь успокоить истерику, обнимаю за плечи и сильно-сильно прижимаю к себе. Она перестает драться сразу же, и вся злость улетучивается, но она так сильно и горько плачет, что я себе уже тысячу причин этих слез придумал, и не могу даже представить, что заставило ее так сильно плакать. — Соня, Принцесса, девочка моя, просто скажи, что случилось, я постараюсь решить все проблемы, просто скажи, что произошло, пожалуйста.
Шепчу ей, сам нахожусь на грани, прижимаю близко и целую в лоб и виски, пытаясь хоть как-то ее успокоить, хоть немного.
Она дрожит, плачет, но с каждой секундой наконец-то становится тише и успокаивается.
На нас смотрят люди, но мне глубоко наплевать на все эти взгляды, я просто хочу понять, что произошло и помочь ей справиться со всеми горестями в мире.
Укачиваю ее в руках, как ребенка, жду, когда она окончательно успокоится, проходит минут пятнадцать, наверное, но это наконец-то происходит.
Она отстраняется, я глажу пальцами ее лицо, стираю слезы и убираю за ушки мокрые волосы. Такая маленькая, такая красивая.
— Сонь? Расскажи мне, что произошло? Я ни черта не понимаю, если честно.
— Я тоже, — отвечает. Голос хриплый от слез и бесцветный от всех прожитых эмоций. — я тоже ничего не понимаю, Мирослав.
— И всё-таки?
— И всё-таки я только что была у врача. Я беременна, Мирослав. Девять недель. Ровно столько прошло с того раза в твоем кабинете.
О мой Бог…
Я понимаю, почему она плакала. Потому что у самого под веками начинает печь, я едва сдерживаю слёзы, а я искренне не могу вспомнить, когда последний раз плакал вообще.
Я счастлив? Я счастлив!
Только вот на лице Сонечки счастья я совсем не наблюдаю. И я понимаю ее прекрасно. Просто нужно сделать все, чтобы она улыбалась.
— Сонь, ты же оставишь его? — спрашиваю первое, что приходит в голову. Я мечтал о ребенке, и я так хочу…
— Что за чушь ты несешь? — она рычит на меня. — У него уже бьется сердце, он не виноват в том, что мы два идиота. Конечно я его оставлю, только…
— Всё! — обнимаю ее, прижимаю голову к груди и стараюсь дышать полной грудью. — Со всем остальным мы справимся, Принцесса.
— Вместе?
— Конечно. Теперь чушь несешь ты.
— У меня нет жилья.
— У тебя есть мой дом, — говорю ей и чувствую, как на губах цветет улыбка.
— Я не смогу работать.
— У тебя есть я. Сонь, пожалуйста, позволь мне быть в твоей жизни и мы правда все преодолеем!
— Мне так страшно, Мирослав… — шепчет доверчиво и снова всхлипывает, но уже от эмоций, не истерично. — я ведь ничего не умею. Но уже очень-очень его люблю, правда.
