от этого крики и плач, звучащие внутри нее, могли стихнуть. Она вспоминала, что сказал ей на прощание Никита, как посмотрел, как стоял в окружении бородачей на станции Тоннельная… И к ее великому ужасу и смятению, все, абсолютно все доказывало то, что ее чудовищная догадка верна.
Надо найти Никиту. Надо потребовать от него объяснений. Пусть прямо скажет, что они с Пилкой везли в своем вагоне. В конце концов, они имеют право знать!
Да, прямо с утра надо спросить у Мишки Збаринова, где можно найти Никиту. Лидка-то, дубина, в такое их втянула, дескать, бизнес со старым знакомым… а сама даже адреса его не знает.
Нет… завтра не получится… Она ведь Корешку обещала приехать в интернат. Он ждет… Значит, поиски Никиты придется отложить.
Корешок, конечно, торчал у окна. Ольга прекрасно помнила, что из этого окошка рядом с изолятором хорошо видно дорогу от станции. Она сама столько простояла, прижавшись носом к пыльному окну, в ожидании матери, что каждый поворот этой дороги помнила наизусть. Сначала видна асфальтовая полоска шоссе, потом от нее отделяется тропинка, ныряет в овраг, выныривает наверх рядом с трансформаторной будкой, прячется за кустами дикой ежевики-ажины, а потом долго петляет по лужайке перед входом в интернат.
Сердце сжалось. Вот и Корешок теперь так же… А кому как не ей знать, как горько смотреть вот так целыми днями, в то время как других детей внизу в вестибюле уже пичкают домашними сладостями приехавшие родители… Правильно она сделала, что приехала. Обещания надо выполнять, хоть тресни. Особенно если они касаются Корешка.
Он увидел ее издали, замахал, запрыгал у грязного окошка, а через несколько минут (ровно столько, чтоб торопливо пересчитать ногами выщербленные ступени лестницы) выскочил из дверей интерната и помчался ей навстречу.
Она подхватила его на руки, а он поджал ноги, повис в воздухе, пока она его кружила, и счастливо повизгивал, словно щенок, внезапно обретший хозяина.
Хороша бы она была, если б отправилась разыскивать Никиту! Корешок так и проторчал бы тогда целый день, с пустой надеждой глядя на дорогу… А она и так едва сумела уговорить его пожить в интернате еще хоть полгода. Удивительно, какой он некомпанейский, как не хочет жить коммуной, как стремится под материнское крылышко. Она ведь была совсем не такой.
Нет, конечно, ей тоже хотелось домой и хотелось, чтоб приехала мать, чтоб взяла на каникулы, а не ссылалась на то, что надо деньги зарабатывать. Но чтобы вот так мучительно скучать, чтоб сохнуть от тоски буквально физически — такого Ольга за собой не помнила.
И как же жаль было отвозить Корешка после летней свободы опять под строгий контроль в ненавистный ему интернат… Он покорно дремал в рабочем поезде, привалившись к ее плечу, потом покорно плелся рядом по этой самой дороге от станции. И Ольга почувствовала, как он весь напрягся и подобрался внутренне, когда из-за поворота показалось грязно-розовое двухэтажное здание интерната.
А потом, в вестибюле, когда она торопливо целовала его на прощание, он изо всех сил крепился, хмурился, смотрел в пол, отводил глаза… Старался, чтоб не сползла по щеке предательская слезинка. Он сухо чмокнул ее в висок, отвернулся по-взрослому, пошел к двери холла, волоча следом рюкзак с тетрадками и ручками и большую спортивную сумку с одеждой. Он едва переставлял ноги, словно ему предстояло подняться не к мальчишеской спальне, а на плаху. А плечи согнулись, спина ссутулилась, словно ему было не восемь, а восемьдесят.
Теперь он был абсолютно счастлив. Глаза распахнуты, тонкие загорелые руки накрепко сплелись вокруг Ольгиной шеи. Совсем близко стала видна замазанная зеленкой свежая ссадина на локте.
— Мам, ты надолго? Ты сегодня не уедешь? Ты же обещала… Мам, а ты меня отпросишь в посадку шашлыки делать?
Корешок обрушил на нее сразу тысячу вопросов, а Ольга только улыбалась в ответ. Потом осторожно опустила сына на землю.
— Пойдем, я тебя у директрисы отпрошу. Я мясо для шашлыков привезла. И кроссовки тебе купила, сейчас померяешь.
— А ты останешься на ночь? Останешься? — заглядывал в глаза Корешок. — Ты говорила, что костер будем вечером жечь.
Действительно, обещала, чего только она ему не наговорила, лишь бы прекратить истерику, когда перед первым сентября везла его в интернат. И как теперь сказать, что ей надо вернуться обратно, чтобы успеть до поездки разыскать Никиту? Какое Корешку дело до ее мужиков? Он считает себя единственным мужчиной в ее жизни.
Он так смотрит, он так ждет ее ответа, что губы сами собой выговаривают совсем не то, что она собиралась сказать:
— Да, Кореш. Останусь. Все в силе.
И его радостный вопль тут же огласил окрестности.
Никита был неуловим. Мишка Збаринов не знал его адреса, но примерно мог указать, в каких дворах находится Никитин дом.
Ольга обошла все дворы, в каждом расспрашивала о нем, но тщетно. Не может быть, чтоб никто из соседей не знал такого видного парня, как Никита. Может, Мишка что-то напутал?
Он назвал еще кафешку на центральном перекрестке, бильярдную около рынка, автосервис на окраине, и Ольга прилежно обошла все эти места, где мог появиться Никита.
В кафешке смазливая официанточка окинула ее цепким ревнивым взглядом и поджала губки, буркнула что-то неопределенное, а потом отрезала:
— Я вам, девушка, не справочное бюро.
«Наверное, у нее тоже что-то было с Никитой, — неприязненно подумала Ольга. — Ишь как меня всю глазами обшарила…» Честно говоря, она совсем не одобрила Никитин выбор. Девочка была юная, глуповатая, с нахальными глазами и ярко накрашенными губами. Из-за алой помады казалось, что рот у нее перепачкан кровью, как у вампира. Глаза были тоже густо обведены карандашом и в три слоя намазаны тушью. Умой такую, и у нее «лица не останется». «И ноги коротковаты», — мстительно подумала Ольга, выходя из кафешки на улицу.
В бильярдной было накурено, хоть топор вешай. Вокруг нескольких столов сгрудились мужчины. Запах пива, сигаретного дыма и пота резко шибанул в нос.
Ольгу никто не слушал — любой вопрос тонул в общем гомоне, крепком матерке и оживленных азартных возгласах. Она обошла все столы, заглядывая в лицо каждому, проталкиваясь вперед, к столам, и с трудом выбираясь обратно. Ее толкали в запале, пару раз обматерили, но Ольга упорно продолжала обход бильярдной, пока наконец не убедилась, что не могла проглядеть Никиту.
На окраину города ее любезно согласился подвезти какой-то дядечка. Он пытался заигрывать, но Ольга была так погружена в свои мрачные мысли, что дядечка скоро отстал.
Автосервис стоял
