– Нет, не отдыхаю, а сбегаю!
Мой встревоженный шепот сделал свое дело, и старушка быстренько впустила меня во двор, для верности заперев за мной ворота на огромный запор. Проведя меня в избу, спросила таким же таинственным шепотом:
– И от кого же ты сбегаешь?
Устало покрутив головой, я честно призналась:
– Да от любовника. Он решил меня из дому увезти, а я не хочу.
У бабульки широко распахнулись выцветшие глазки. Вот это да! Почти как в ее любимых сериалах, от которых ее могла отвлечь лишь вселенская катастрофа. Во всяком случае, в прошлом году она в ускоренном темпе занималась домашними делами исключительно в перерывах между трансляциями различных мыльных опер.
Не ожидая, пока она придет в себя, я уныло попросила:
– Тетя Маша! У вас нет чего-нибудь одеть? Не могу же я так ходить!
Она сразу захлопотала, пытаясь сообразить, во что меня обрядить. Проблема была в том, что все женщины этой чисто русской семьи были исконно русскими красавицами, то есть рослые и полные. И я со своими жалкими пятьюдесятью килограммами в их масштабы никак не вписывалась.
Представив себя в платье Оксаны, в которое я могла обернуться по меньшей мере пару раз, я тихо вздохнула. Ну да всё равно, лишь бы выбраться отсюда поскорее.
– Я тебе старые Ксюшкины джинсы принесу. Она в них в восьмом классе ходила. Может, подойдут?
Они подошли, но не выпадывала я из них только с помощью кожаного ремня, позаимствованного из гардероба Николая Ивановича, отца Оксаны. Кофты Оксаны гораздо эффектнее смотрелись бы на пугале, чем на мне, поэтому тетя Маша принесла мне рубашку всё того же Николая Ивановича, только двадцатилетней давности, когда он был не в пример стройнее.
Но с обувью мне не повезло – моего смешного тридцать шестого размера в этой семье отродясь не бывало. Поэтому мне пришлось обойтись носками. В общем, когда тетя Маша экипировала меня полностью, я уверилась, что никакой Пронин мне не страшен. Просто потому, что в этом клоунском наряде ему меня никогда и ни за что не узнать.
Проверяясь, тетя Маша посмотрела по сторонам, как профессиональный шпион, и только потом побежала за племяшом, чтобы договориться с ним о машине. Насколько я помнила, ее племянник был обычным деревенским парнем, не обремененным трудолюбием, как это и принято среди нормальных российских мужиков. Поэтому выгнать его из прохладного дома в такое пекло, как сегодня, могло только нечто экстраординарное. Поэтому в появление Петьки на машине мне совершенно не верилось.
Но, видимо, тетя Маша описала мое появление как нечто экстраординарное, потому что Петька появился всего-то минут через двадцать, но и за это время я изрядно перетряслась.
Они подъехали на вполне достойной серенькой пятидверной Ниве, обрадовав меня до умиления. Пообещав бабульке обязательно сообщить, что со мной будет дальше, я шмыгнула в машину, соображая, просить или нет тетю Машу не болтать. Решив, что не стоит озадачивать людей заведомо невыполнимыми заданиями, я лишь помахала ей на прощанье рукой.
Конечно, вечером об этом инциденте будет знать вся деревня. Единственная надежда на то, что деревенские будут болтать исключительно среди своих, и никакому чужаку эту информацию не выдадут, конечно, ежели не выпьют. Но если Роман догадается порасспросить здешних мужиков за бутылкой водки, то времени у меня осталось в обрез, часа три-четыре, не больше.
Я так погоняла и без того заинтригованного Петьку, что мы были у моего дома в Пореченске всего-то через какой-то час. Рекой плыть против течения, конечно, медленнее, но не намного. Попросив Петьку немного обождать, я скинула выданный мне тетей Машей клоунский наряд, запаковала его в полиэтиленовый мешок, сунула внутрь пятисотку и, выдав такую же бумажку своему спасителю, распрощалась с ним.
Вихрем пронесясь по дому, закрыла ставни на обоих этажах, проверила, всё ли в порядке, заперла все двери, спрятала ключ от дома в тайник под кирпичами и, покидав кое-что в машину, рванула в Нижний.
По дороге лихорадочно соображала, куда же мне сейчас нырнуть. В Пореченск мне путь был заказан, и, как я чувствовала, надолго. Пронин мне мой чудненький фортель просто так не спустит. Конечно, где это видано, чтобы несостоявшиеся любовницы сбегали нагишом неизвестно куда!
Тут любого мужика заведет, а его, такого амбициозного и своевольного, тем паче. Домой, то есть в квартиру Георгия, нечего и соваться, там наверняка уже обосновалась его новая женушка, а к мамуле я и сама не пойду.
Итак, что же мы имеем? А то, что переждать пару-тройку недель мне практически негде. Есть, конечно, подруги, но у всех у них не такие уж большие квартиры, чтоб стеснять их невесть сколько времени. Гостиницы отпадают, там везде необходимо регистрироваться, и достаточно одного звонка, чтобы выяснить, не остановилась ли у них некая Маргарита Викторовна Абрамова. Этот путь не годился тоже.
Тут я вспомнила о Шуре. Странно было просить убежища у сестры бывшего мужа, но я была уверена, что она меня поймет. И я набрала ее московский номер, молясь, чтобы она была дома, потому что сотового телефона у Шуры отродясь не бывало. Она его принципиально не заводила, считая очень вредной вещью.
Мне повезло – золовка была дома и трубку взяла сразу. Услышав, что я хочу приехать к ней на недельку, экспрессивно согласилась:
– Дети в Паланге, я ужасно скучаю в одиночестве и жду тебя с нетерпением!
Я с облегчением вздохнула. Как это приятно, когда тебя где-то ждут с нетерпением!
Свернула на дорогу в аэропорт и без проблем купила билет на вечерний рейс. Времени оставалось почти впритык, и я погнала к своей бывшей квартире, намереваясь шустренько собрать всё, что нужно для пристойной жизни в столице.
По дороге увидела вывеску адвокатской конторы и завернула в нее, рассчитывая оформить все полагающиеся документы на развод, чтобы не заставлять Георгия ждать. Вполне возможно, что развод ему понадобится в самое ближайшее время. Кто знает, может, в его новой семье уже и пополнение ожидается?
Подписав несколько составленных адвокатом бумаг, я аккуратно положила их на переднее сиденье. Всю оставшуюся дорогу невольно поглядывала на документы, поражаясь скорости, с которой закончился восемнадцатилетний период моей жизни. Теперь бывшему мужу нужно только сходить в ЗАГС, причем мое присутствие вовсе не обязательно, подать заявление, и он полностью свободен для новой любви.
Подъехав к дому, где прожила без малого двадцать лет, посмотрела на окна квартиры, бывшей моей почти два десятилетия, и мне внезапно стало так жаль свою погубленную жизнь, что я тоскливо всхлипнула. Чтобы не травить зря сердце, пообещала себе, что моментально соберу вещи и тут же уеду. Поставила машину под окнами, поднялась наверх и остановилась перед основательной дверью.
