Анжела поймала себя на том, что вовсе не расстроена перспективой костылей и больницы, а наоборот, сияет от счастья. Три недели! Целых три недели она будет наслаждаться обществом Владимира Анатольевича (имя хирурга она прочитала на дверной табличке).
«Главное — не показывать ему своих чувств раньше времени», — сказала себе Анжела, вспомнив многочисленные советы Полины о том, как надо вести себя с мужчинами, а особенно с теми, кто избалован женским вниманием. А в том, что Владимир Анатольевич именно таков, не могло быть никаких сомнений.
И когда после рентгена Анжела снова оказалась в хирургической, в ее взгляде не было уже и тени восхищения и очарованности. Из-под пушистых ресниц выглядывало только наивное и немного лукавое кокетство. Накладывая гипс, Владимир Анатольевич снова усмехнулся, но на этот раз гораздо приветливее и мягче. В палату Анжела вернулась уже совершенно спокойной, и только воспоминание о теплой усмешке доктора иногда вызывало на ее губах легкую улыбку.
С этого солнечного апрельского утра для Анжелы потянулись однообразные, но пленительные дни. Атмосфера в больнице была спокойная, светлые коридоры не наводили тоску, а в большие окна открывался чудесный вид на скромный, но очень уютный и ухоженный больничный садик. Боль в ноге доставляла, конечно, немало беспокойства, но Анжела, которая лет с восьми лазала спасать с деревьев и крыш котят да птенцов, уже давно успела привыкнуть ко всяким травмам и сопутствующим им неудобствам. Но самое главное, что позволяло забывать обо всем плохом, а солнце, напротив, делало ярче и голоса птиц звонче, — это ежедневные посещения Владимира Анатольевича.
Доктор оказался совсем не таким неразговорчивым и мрачным, каким показался Анжеле при первой встрече. Серьезным и равнодушным Владимир становился только во время работы, а закончив осмотр, мог шутить, рассказывать интересные истории, флиртовать. И вскоре обычные процедуры превратились для врача и пациентки в очаровательные, ни к чему не обязывающие свидания. Часто Владимир отпускал медсестру, привезшую Анжелу в хирургическую, и обратно катил кресло сам — но не сразу в палату, а сначала в эркер, к большому окну, до карниза которого дотягивались еще голые, но уже остро предвосхищавшие весну и солнце ветки сирени. У этого окна они просиживали иногда довольно долго, непринужденно болтая и шутя. А соседки Анжелы по палате с трогательным любопытством смотрели на девушку и каждый вечер, когда уже после ужина Владимир привозил Анжелу в палату, начинали причитать:
— Ты за него держись, — говорила одна. — Он человек солидный, серьезный. Только, смотри, не упусти! Глядишь, из больницы да сразу замуж попадешь.
— А уж какой красавчик, — восхищалась другая. — Под стать тебе. Такая вы чудесная парочка — смотришь на вас, и сердце радуется.
— Прямо как в романе, — соглашалась третья. — Доктор-то наш и высокий, и красивый. Сокол — что и говорить! А ты, со своими светлыми пушистыми волосами да румяными щечками, рядом с ним как голубка.
Анжела только смущенно улыбалась в ответ на все эти советы. Она сама и мечтать не смела о замужестве, все силы тратя пока только на то, чтобы при встрече с Володей притушить слишком яркий огонь в глазах и сделать улыбку не слишком нежной, а только прелестной и кокетливой. А когда она уставала от такого поведения, совсем не свойственного ее честной и открытой натуре, перед ее глазами спасительно вставало решительное и энергичное лицо Полины, а в ушах звучал голос, в котором всегда были слышны металлические нотки: «Анжелка-гжелка, радость моя, ну сколько можно тебя учить! Мужчины — это не котята и щенки, не доверчивые бесхитростные существа — они не станут таять от твоей нежности и доброты и не проникнутся за нее горячей благодарностью. Напротив, они обнаглеют и вместо того, чтобы лизать руки или хотя бы просто идти рядом и радостно вилять хвостом, очень скоро начнут рычать и лаять, а то и вовсе, отогревшись да откормившись, пойдут искать чего-нибудь новенького. Их нужно не мясом с руки кормить, а колбасой подманивать, а чуть что — переходить на строгий ошейник».
Это казалось Анжеле ужасной несправедливостью, но спорить с всезнающей и очень любившей ее Полиной было сложно, да и собственный опыт показывал, что подруга и в самом деле права. Но верить в это все-таки не хотелось, и Анжела снова и снова пренебрегала ее советами, ища в глазах мужчин той же бескорыстной любви и теплоты, которые светились в глазах собак и кошек. Ведь людям любовь к ближнему должна быть присуща гораздо в большей степени, чем диким зверям.
Обычно Анжела, попав под влияние подруги, некоторое время слушалась ее и старалась следовать ее рекомендациям, но вскоре сердце брало верх над рассудком, и… И Анжела получала несколько месяцев безоблачного счастья, в котором была полная гармония с собой и с радующимся такой неправдоподобно доброй и ласковой девушке возлюбленным, а потом все по совершенно непонятным для Анжелы причинам так или иначе расстраивалось.
В то, что Владимир честный, порядочный человек с понимающим и нежным сердцем, Анжела верила безоговорочно и с радостью открыла бы ему свою душу, но горькие воспоминания и боязнь потерять любимого сделали осторожной даже ее. Она решила, что ничего не потеряет, если потратит некоторое, пусть даже немалое, время на то, чтобы лучше узнать и, может быть, даже приручить своего избранника, не отдавая ему полностью своего сердца. Пусть сначала все определится и окрепнет, а потом ее получившая свободу нежность и любовь искупят вынужденную сдержанность и неискренность этой поры.
В конце апреля, когда деревья уже были покрыты светло-зеленой пеленой набухших почек и едва начавших разворачиваться листиков и коты, перестав брезгливо трясти мокрыми лапами после каждой прогулки, важно расхаживали по сухой теплой земле, Анжела как обычно разговаривала с доктором у эркера, на этот раз уже с открытыми окнами.
— Ты, может быть, уже слышала (в больнице пациенты всегда все о врачах знают!) — я скоро, в начале лета, уеду в Петербург защищать кандидатскую.
Анжела подняла на Володю удивленные и мгновенно погрустневшие глаза:
— Нет, не слышала.
«Наверное, мои соседки не хотели меня расстраивать и молчали, — подумала она. — А уж знать-то они, конечно, знали, — такие все всегда знают».
От Владимира не ускользнули искреннее огорчение и тревога, появившиеся в глазах его всегда веселой и чуть насмешливой собеседницы. «Значит, я не ошибся, и все это равнодушие и непринужденное кокетство — только маска!» — Он молчал и ласково смотрел на Анжелу.
