— Здорово, Костян, — без выражения сказала Лео.
И подняла глаза.
М-да. Ну и рожа.
— Здорово, царица! Как делишки? Как царь? Путем?
— Все нормально, — буркнула Лео.
— А чего тогда одна шманаешься?
— Погулять вышла.
— Ну и как, нагулялась?
— Не знаю.
— Пойдем лучше посидим.
— Да ну.
— Чего это? Брезгуешь старыми знакомыми? Нехорошо.
Правда, как-то нехорошо, подумала Лео. Да и куда деваться? Лучше в кафе сидеть, чем круги по улицам в темноте нарезать. Тем более в тапочках.
— Ладно, давай посидим. А где?
— Где, где? — Костян загоготал. — А то не знаешь?
И они пошли в «Поляну», главное место свиданий, деловых и дружеских встреч их района. Костян заказал водки («Шифруйся сколько хочешь, но я-то вижу, тебе надо»), и очень скоро Лео обнаружила, что выложила все о ссоре с Антоном, а попутно — об основных событиях своей жизни за последние два с половиной года.
— Эх, не понимает твой мужик своего счастья! — воскликнул Костян и накрыл грязноватой ладонью ладонь Лео. — Ты ж царица, разве ж с тобой так можно!
Как ни странно, эти слова нашли отклик в ее душе. Действительно, не понимает. И действительно, так нельзя. Лео закивала — и поняла, что ей трудно остановиться. Напилась, подумала она. Вот дура.
— Помнишь, как я в школе за тобой бегал? — тихо спросил Костян.
Лео, стараясь больше не кивать, глазами показала: да.
— Я бы и сейчас бегал, если б не муж, — продолжал Костян. Бандитская хрипотца в его голосе больше не раздражала, наоборот, добавляла словам выразительности.
— Муж объелся груш, — только и нашла что сказать Лео. Неприкрытая похоть устремленного на нее взгляда против воли проникала под кожу, затягивала, обволакивала, гипнотизировала.
— Уж как бы я тебя баловал, ни в чем бы ты у меня отказа не знала, — гнул свою линию Костян.
Ой. Пора спасаться, подумала Лео. Но о том, чтобы встать, не было речи: вокруг уже все плыло. Некоторое время она сидела, устремив остекленевший взор в странно увеличенное лицо Костяна, слушая и не слыша, не понимая ни слова, и вдруг почувствовала жадный, мокрый, табачно-водочный поцелуй. Ей не понравилось, но она не могла, не умела отстраниться, терпела, а потом ее словно пронзило током, она подняла глаза — и увидела своего мужа Антона. Тот стоял рядом бледный, гордый, непроницаемый, с пакетом в руках.
— На, держи, — сказал Антон. — Твои зимние сапоги.
Развернулся и зашагал к двери.
— Антоха, ну ты чего, ты куда, — засуетился Костян, безуспешно пытаясь встать. — Мы же с Клепкой так, шуткуем…
Лео, мгновенно протрезвевшая, молча смотрела Антону вслед.
Она уже знала: он не простит. Это — все.
С похмельем пришли надежды: он поймет, не может не понять. Ведь все — глупость, идиотское стечение обстоятельств. Они оба вспыльчивые, Антон после похорон не в себе, она тоже, с Костяном вышла редкая гадость, но… Я же не виновата, мысленно оправдывалась Лео, я не нарочно… Ну, напилась, перестала соображать, а Костян, бандюга, воспользовался… но это же не считается… не измена…
По сердцу царапнуло: Лео хорошо знала, насколько ревнив ее муж. Совсем недавно, на Новый год у Антошки в конторе, она танцевала с его начальником — а что, спрашивается, было делать, в ответ на приглашение по щекам лупить? — и в итоге заработала дикий скандал. Дескать, шеф мой, ясно, старый козел, но ты-то чего к нему липла? Не знаешь, как на пенсионеров действуешь, второго Ивана решила захомутать? На всякий пожарный, вдруг пригодится? И так без конца. Главное, видно, что сам не рад, но уняться не в состоянии, и никакие доводы не помогают — чем больше урезониваешь, тем хуже кипятится.
Лео как-то смотрела по телевизору передачу про ревность, довольно невнятную, хоть там не только обычные граждане выступали, но психологи и даже врачи. Так вот, слушала она, слушала и вдруг подумала: ревность — вовсе не приложение к любви, как считается, а особый вид отношений со своей отдельной химией. Не всякого же полюбишь или возненавидишь — вспыхнуть должно. Так, наверно, и с ревностью: в присутствии какого-то конкретного человека выбрасывает в мозг черт-те что — и ты себе не хозяин.
Или ревность и любовь взаимно друг друга дополняют? В смысле, что не занято одним, доливают другим? Поэтому, скажем, Отелло Дездемону свою придушил, а другую какую-нибудь бабу, жену, сто раз гулящую, не тронул бы, потому что любил бы нежнее? Что автоматически снижало бы количество ревности?…
Господи, чего только спьяну не сочинишь.
Вот у Антона все просто: ревную, значит, люблю. Типа, радуйся. Но Лео прекрасно помнила, как сама ревновала Ваню, когда ни о любви, ни о чем-то похожем речи давно не было. Но с ума сходила исправно, на ровном месте. А сейчас, когда вокруг полно реальных Людок и Наташек, бесстыдно облизывающихся на ее мужа, ревновать толком не получается. Наоборот, кажется: узнай она, что ему очень хочется с кем-то переспать, и возражать бы не стала — пожалуйста! Сама б привела, лишь бы Антошечке в удовольствие… Хотя вряд ли это так, и экспериментировать не хочется.
Еще по телевизору говорили, что ревность — проявление собственнических инстинктов. Нет, слишком просто, размышляла Лео. Ведь бывает же, что ревнуешь вовсе незнакомого мужика, который сначала тебе улыбнулся, а потом другой девице. Прав у тебя на него ноль, улыбался он всем подряд от хорошего настроения, а тебе его «измена» — нож острый, и ты полдня переживаешь, да еще сама перед собой притворяешься: плевать! Зато другого товарища мигом из головы выкидываешь, хоть он и видней, и лучше, и за тобой целую неделю увивался, и переключился не на кого-нибудь, а на твою лучшую подругу. Как это объяснить?
И кстати: ревнивцы при всей подозрительности жутко боятся узнать правду. Из-за конфетной бумажки в кармане сцену закатывают — с кем жрала? — а чужого использованного презерватива под родной кроватью в упор не заметят. Что ж, если вдуматься, лучший способ защитить всю собственность разом. А то уличишь жену, и что дальше? Развод и раздел имущества? Что называется, спасибо огромное.
Вот Влад, Ванькин друг, терзал-терзал свою Аришку ревностью — причем не то чтобы напрасно, девка его почти на двадцать лет моложе и красивая как сволочь, мужики штабелями под ноги складываются — так она, когда вконец достало, возьми и выдай:
— Пока мне тебя, пня старого, хватает, сиди и не выступай: как мало станет, я в помощь молодого заведу.
Влад аж задохнулся:
— Что?! Да я!.. Да я!..
Ариша ему:
— Что ты? Ну что? Из дома выгонишь? Сам первый изведешься, с тоски сдохнешь. Денег лишишь? Так ты на свете не единственный спонсор. Разлюбишь? Волевым усилием это еще никому не удавалось.
