– Вы и вправду слишком много на себя берете! – Марк уже кипел от ярости.
Лениво усмехнувшись, Бэндауэр кивнул в сторону открытой двери в ванную:
– Вон там, мистер Бакнер. Посмотрите, хорошенько посмотрите!
Марк подошел к двери и застыл на пороге.
В ванне лежала обнаженная женщина, свесив на кафельный пол руку с аккуратно перерезанным запястьем. Рядом валялось бритвенное лезвие. Вода в ванне была розовой от крови. Пол тоже покраснел от выплеснувшейся из ванны воды. На лице женщины застыла умиротворенная улыбка.
К горлу Марка подступила тошнота. Он было направился к унитазу, но передумал и помчался мимо торжествующего Бэндауэра в другую комнату. Опустившись на колени перед унитазом, Марк блевал до тех пор, пока не почувствовал, что его желудок вывернуло наизнанку.
Он так и стоял на коленях, слабый и дрожащий, стараясь не думать о том ужасе, который увидел.
– Ладно, можете ее увезти, – послышался голос Бэндауэра. – И все тоже могут ехать. Теперь я сам буду заниматься этим делом.
Марк поднялся и, пошатываясь, вышел на балкон. Бэндауэр уже был один. Он стоял, облокотившись на перила, во рту, как всегда, торчала сигарета.
– Вы ее знаете?
Как можно членораздельно разговаривать, не вынимая изо рта сигареты? Марк отогнал эту совершенно неуместную сейчас мысль.
– Да, я ее знаю, – вяло подтвердил он. – Это Пегги Чёрч.
Полицейский вскинул голову.
– Я читал о ней. Она работала на вас, не так ли?
– Да, она работала в редакции «Мачо».
Бэндауэр выпрямился и, порывшись в карманах плаща, вытащил небольшой конверт. Сжимая конверт большим и указательным пальцами, он поднес его к лицу Марка:
– Это ее почерк?
Прищурившись, Марк прочитал: «Я больше так не могу, Марк. Прощай! Пегги».
Прочитанная фраза пробудила в нем какое-то смутное воспоминание, но Марк, который все еще был в состоянии шока, не смог его удержать.
– Да, ее.
– Вы уверены?
– Абсолютно уверен. Чей же еще это может быть почерк? – устало сказал он. – Разве не все самоубийцы оставляют после себя записки? Хотя один Бог знает, почему Пегги…
– Вы считаете, что это самоубийство? – сверкнув глазами, спросил Бэндауэр.
– А что, есть сомнения? – пристально посмотрев на него, задал встречный вопрос Марк.
– Вы спрашивали, что мы здесь делаем. Причина проста… Нам позвонил какой-то мужчина и сказал: «В доме Бакнера находится труп женщины». Когда мы сюда приехали, входная дверь была не заперта. Может быть, это вы звонили, мистер Бакнер?
– Конечно, нет! Я думал, что Пегги находится далеко отсюда.
– У нее был ключ от этого дома?
– Ну… в свое время был, – замявшись, сказал Марк. – Наверно, он у нее остался.
– Вы не находите странным, что она проделала такой длинный путь, чтобы покончить жизнь самоубийством? И этот звонок, сообщавший о ее смерти?
– Да, да, я нахожу это странным! Во все это просто невозможно поверить!
– Может быть, спустимся вниз? – участливо спросил Бэндауэр. – Вам стоит глотнуть немного живительной влаги. Уверен, нервы у вас на пределе – ведь вы не ожидали найти ее здесь в таком состоянии. Немного успокоитесь, и мы поговорим. Совершенно неофициально – просто дружеская беседа, и ничего больше.
Марк редко пил что-либо крепче шампанского, а на вечеринке уже немного его перебрал. Однако мысль о том, чтобы выпить, показалась привлекательной. Все, что угодно, – лишь бы уйти с этого этажа! Марк не знал, сможет ли теперь когда-нибудь подняться наверх, не говоря уже о том, чтобы лечь там спать. Одна трагедия, теперь другая… Это уже слишком!
– Да, это хорошая мысль, – ответил Марк.
Спустившись по лестнице, он подошел к бару и достал бутылку бренди. Он не стал искать бокал, воспользовавшись первым попавшимся стаканом.
– Не хотите выпить? – спросил он Бэндауэра, не оборачиваясь.
– Нет, спасибо, мистер Бакнер, – ответил полицейский. – Как говорят в кино, я на службе, – хохотнув, добавил он.
Обеими руками сжимая стакан, Марк подошел к стеклянной стене и выглянул наружу. Из освещенной комнаты ничего нельзя было разглядеть. Впрочем, будь за окном белый день, он бы все равно ничего не увидел. Марк отпил глоток бренди. Почему она оказалась здесь? И почему, почему Пегги Чёрч покончила жизнь самоубийством?
Голос Бэндауэра заставил его вздрогнуть:
– Эта Пегги Чёрч… В свое время вы с ней были хорошо знакомы, не так ли? Как говорится, романтическое увлечение.
– Кажется, вы в курсе всех слухов, лейтенант.
– Не я, сэр. Это все жена. Она читает все журналы о кино, всех репортеров светской хроники, которые пишут о… Вас, кажется, называют «Великолепными»?
– Это название придумали какие-то хитрож…е щелкоперы, – раздраженно бросил Марк. – Впрочем, совсем неплохо придумано, – пожав плечами, добавил он.
– Теперь об этой Пегги Чёрч… Что вы можете о ней рассказать?
Марк задумчиво посмотрел на свой стакан.
– Что именно вы хотите знать?
– Все. – Бэндауэр прикурил от окурка сигарету и сел за мраморный столик. – Давайте начнем с начала, мистер Бакнер. У меня полно времени, и я умею слушать. Расскажите, как все начиналось…
Для Марка все началось с мечты. Да, с мечты.
Конечно, это была мечта и Алекса, но он все же не был так ею одержим.
Без Алекса, вероятно, ничего бы и не получилось. Марк всегда безоговорочно ему доверял.
Немалая заслуга принадлежит и Пегги Чёрч, но она подключилась намного позже. И сразу пришлась ко двору. Триумвират триумфаторов – так называл их Алекс.
– Нет, скорее три мушкетера, – говорила Пегги.
– Все три мушкетера были мужчинами, а ты не мужчина – если я, конечно, не ошибаюсь. Хотя после того как я провел столько времени, помогая подбирать «сеньорит» для разворота, я вряд ли могу ошибиться.
– Разве ты не слышал последние новости от «Лиги за освобождение женщин»? Портос был бабой. Именно отсюда и пошло выражение менаж а труа.
– Бабой? – Алекс засмеялся. – Значит, вы, борцы за освобождение женщин, теперь переписываете Дюма? Ему бы это очень понравилось!
Между Пегги и Алексом с самого начала установилось полное взаимопонимание. Иногда это заставляло Марка ревновать (хотя, возможно, он просто завидовал), однако ему всегда удавалось задвигать чувство ревности куда-то в самый дальний уголок своего сознания.
Так или иначе, товарищеские взаимоотношения между Алексом и Пегги задевали Марка. Как бы близок он ни был с женщиной, он никогда не открывал ей душу – даже если любил ее или считал, что любит. С женщиной у него не могло быть таких доверительных отношений, как, например, с Алексом.
