Эм ни разу не стер ни одного номера из памяти телефона. Поэтому сейчас он легко нашел контакт под именем «Пицца алкоголь РнД» и нажал на кнопочку с зелененькой трубкой. После двух гудков бодрый женский голос ответил:
— «Пицца Евро» Виктория слушаю вас!
— Уважаемая Виктория, мне бы пиццу с острой колбасой и вторую четыре сыра, — вежливо попросил Эм. — И если у вас есть бутылка Джека Дениелса, чтобы все это утопить, вы сделаете меня счастливым!
— Эм! — засмеялась Виктория. — Живой еще?
— Куда ж я денусь, — улыбнулся Эм. — Правда, могу помереть, пока дождусь пиццу!
— Заказ уже отправлен, ты все на той же квартире в центре?
— Нет, я переехал. Подожди, сейчас скажу адрес… Тут какие-то задворки!
Не слушая быстрый говорок Виктории, он нашел в бумажнике записку Дарика с адресом и продиктовал в телефон. Виктория осуждающе поцокала языком:
— Ты б еще на вокзале остановился! Неисправимый!
Но в голосе ее слышалась нежность. Эм всегда умел очаровывать женщин, особенно таких страшненьких, как Вика. Он даже нарисовал ее портрет, на котором были четкими только ее чудесные глаза цвета спелой черной сливы. Вика не забудет его до самой смерти, надо полагать…
Получив обещание вкусно поужинать уже через двадцать минут, Эм сел в старенькое, видавшее виды кресло и взял в руки набросок Ксюшиного тела.
Зажужжал телефон. Эм обернулся на свой — экран был черным. Он нахмурился: жужжало из крохотной сумочки Ксюши. Без лишних вопросов этического порядка Эм сунул руку в торбочку и достал серый простой мобильник. Тот разрывался от беззвучного настойчивого звонка. Ксюшу добивался некий Мурзик. Эм нажал на кнопку и поднес телефон к уху:
— Але.
— Где Стелла? — подозрительно спросили из мобильника.
— Спит, — честно ответил Эм, вовремя вспомнив о сценическом имени Ксюши.
— Где спит? — допытывался парень, по голосу довольно молодой, если не сказать одного возраста с девчонкой.
— Блин, у меня, где ж еще!
— А ты кто?
— Конь в пальто, разве не заметно? — раздраженно заявил Эм. — Сам-то ты кто?
— Дай Стеллу!
Эм толкнул Ксюшу в бок:
— Эй, тебя жених добивается!
Та вскочила, как развернутая пружинка, приглаживая волосы и прикрывая грудь простыней. Эм сунул ей в руку телефон:
— На, успокой там.
Ксюша взглянула на экран и быстро заговорила в трубку:
— Сколько? Уже час? Офигеть! Да, скоро буду… Нет, уснула…
Спрятав мобильник в сумку, Ксюша недовольно поджала губы:
— Че трубку хватаешь? Твоя, что ли?
— Раздражало, — коротко ответил Эм.
Ксюша встала, сгребла презервативы в кучку и потребовала:
— А теперь плати!
— Я ж тебе полтинник дал, — буркнул он из вредности. Девочка резко обернулась через плечо, все еще укрытая простыней до груди. Эм выругался и шикнул на нее:
— Стой так, замри!
— Что, опять? — разозлилась Ксюша. — Да пошел ты!
Но не двинула ни единым мускулом. Эм схватил карандаш и чистый лист бумаги, принялся быстрыми штрихами набрасывать портрет вполоборота. Поза до шикарного натуральна, нельзя упускать момент! Только бы успеть до пиццы.
Через несколько минут Ксюша взмолилась:
— Дай хоть сесть! Никогда так тяжело с клиентом не было!
— Терпи, — процедил он сквозь зубы, безостановочно и быстро переводя взгляд с модели на рисунок и перенося уже меньшие детали на бумагу.
— Козел, — вполголоса бросила она.
— От козы слышу, — буркнул Эм.
— Ты что, настоящий художник? — вдруг недоверчиво спросила Ксюша, стрельнув глазами на отброшенный на пол первый рисунок.
— Нет, епть, игрушечный.
— А что ты рисуешь? — в ее голосе он услышал неподдельное любопытство, не по работе. — Только портреты или вообще все?
Болтать с ней Эму не хотелось. Хотелось закончить набросок, съесть пиццу и свернуть, наконец, пробку с «доктора Джека»… Поэтому он ничего не ответил. Хочет трындеть — пусть трындит сама с собой!
Ксюша трындеть не стала. Обиделась опять, наверное. Ну и слава богу, а то отвлекает. Эм и сам не понимал, что его так напрягло в этой модели, ведь он и раньше рисовал проституток. Может, ее возраст? Он всегда имел дело со взрослыми дамами, с теми, у кого мог быть предменструальный синдром, но закончились детские капризы и подростковая обидчивость. Но, видит бог, никогда ни одно тело не привлекало его так, как Ксюшино. Молодые женщины стыдились своих форм, или слишком костлявых, или слишком полных, но ни одна не вела себя так натурально, как эта юная путана.
Ксюша тихонько застонала, стараясь не нарушить позу, согнула ногу в колене и принялась массировать щиколотку. Эм недовольно проворчал:
— Стань, как была! Не вертись, ебем те у дупе!
— Судорога, — пожаловалась девчонка. — Старый перелом. Когда я сесть-то смогу?
— Когда я закончу, — рассеянно ответил он. — Подними плечо, ебао ти миш!
— Слушай, ругайся по-русски, а то я твой китайский не понимай! — рассердилась Ксюша, выполняя его требование.
— Это не китайский, неуч! Это наш братский. Югославский.
— А мне по… й если честно! — она вздернула подбородок. — Моя понимай только русский!
— Ну так учись. Может, пригодится. Голову опусти, как было, сказал же, не двигайся!
— Между прочим, ты мне еще не заплатил, — нахмурилась Ксюша. — Если я зазря тут колочусь, получишь по мозгам!
— Ну и дети пошли, — разозлился Эм, нашаривая на кресле бумажник. Две зеленые купюры стоимостью в пятьдесят баксов каждая, легко взметнулись в воздух и плавно спланировали к ногам Ксюши. Эм забросил бумажник в угол и спросил, не прекращая рисовать:
— Все? Довольна? Будешь паинькой?
Ксюша, похоже, снова обиделась или потеряла дар речи, потому что не ответила, но застыла в требуемой позе.
Он был в своей обычной отключке, потому что посыльный звонил и звонил, а Эм слышал его издалека, даже не связывая посторонние звуки с заказанной пиццей. Очнулся художник, только когда Ксюша заорала:
— Эй, ты, ненормальный! Дверь открой!
Эм вздохнул. Вот так какая-то пицца может прервать полет души в небеса вдохновения! Он отложил лист бумаги с почти готовым наброском и пошел к двери.
Молодой, которого он еще никогда не видел, наверное, студент на заработках, недовольно протянул две картонные коробки:
— Хотел уже возвращаться. С вас тыща четыреста рублей.
Эм быстро отсчитал деньги и спросил:
— Там вроде еще бутылка прилагалась?
Посыльный нехотя вытащил из кармана бутылку виски:
— Ой, извините, совсем забыл! У нас редко алкоголь заказывают!
Вот козел! Зажать хотел! Сдать бы его начальству, да возиться неохота. Эм бросил две картонные коробки на столик:
— Твоя с сыром.
Ксюша забралась с ногами на диван и открыла коробку. Эм взял свою пиццу с острой пикантной итальянской колбасой и выругался — они даже не удосужились разрезать на кусочки! Сервис явно ухудшился со времени его последнего визита в Ростов-на-Дону.
Его гостья, совершенно не огорчаясь мелким упущениям пиццайоло, прошлепала босыми ногами на кухню и вернулась с ножом. Разрезав свои четыре сыра на четыре части, она повернулась к Эму:
— Порезать?
Свинчивая пробку с «доктора Джека», Эм кивнул. Девчонка забавляла и злила его. Какая непосредственность в жестах! Какая врожденная грация в движениях! Почему же он так злится на неё? Эм зажмурился, отпивая глоток любимого виски, и в мозгу ударило, как молотком по наковальне — это из-за возраста! Кстати, они еще не выяснили полностью вопрос возраста!
— Эй, ты, сколько тебе, в конце концов, лет?
Ксюша посмотрела на него обиженно:
— Сказала же уже!
— Соврала, да. Не ври взрослым! — Эм покачал головой, бесцеремонно разглядывая ее ноги. — Два года себе прибавила!
Ксюша поджала губы. Значит, он прав. Тринадцать. Блин, остановите планету, ему надо сойти!
— Козявка, — пробормотал он, жуя пиццу. Рот наполнился живым огнем, и Эм сделал долгий глоток другого огня. Одурение, наконец, пришло. А раньше ему требовалось почти три бутылки! Стареет. Успеть бы до начала стабильного алкоголизма нарисовать те самые тысячи великих картин, которые прославят его посмертно.
